— Значит, беспорядки устроят в церквах. А их, в отличие от площади, несколько сотен…
— Думаешь…
— Кем бы он ни был, сродственничек твой…
— Не уверен, что родственник.
— Не важно, он слишком долго ждал, готовился, чтобы вот просто так взять и отступить. И да, на площади будут беспорядки… что бы мы ни делали, они будут.
— А что мы, к слову, делаем? — Лешек сел на стол и мотнул ногой. — Если, конечно, это не государственная тайна.
— Отчего же… делаем… вот взять, скажем, вино… стоит оно в Путейных подвалах, где и всегда. Правда, эти бочки придется убрать, и выкатят другие, но о том знать не стоит.
Лешек кивнул, принимая. Подумал.
И сказал:
— Я на них погляжу.
— На которые?
— На все. Если будет отрава, я должен понять, что за она.
А отрава будет, не зря слушок новый появился, что царица-матушка, змеиной страсти полна, желает всех людей православных извести. И для того придумала план прехитрый, но какой — никто не знает. Слух был весьма конкретен, и в то же время расплывчат. Агенты доносили, что на дорогах стало людно. И главное, не то, чтобы паника, отнюдь, скорее город замер, ожидая. А вот чего ждал — поди-ка пойми.
— Магам отпуска даем… тем, что на границе. Там многие служат годами безвыездно.
— А отдыхать они будут тут? — догадался Лешек.
— А то…
— А граница?
— Молодежь приглядит. Небось, на границе просто и понятно все.
— Справятся ли?
— А куда деваться, — Димитрий пожал плечами. — С бунтом справились бы, стало быть, и за границей присмотрят. Но вообще там тоже спокойно. Так что, вероятнее всего, союзников у него нет, тех, которых стоило бы по-настоящему опасаться.
Лешек вновь кивнул, но как-то так, рассеянно.
— Войсковые учения вот проводим. Готовим портальных магов и армию действовать сообща… техника быстрой переброски…
…и перебросят части к Арсинору, правда, в ночь перед празднеством и на дальние поля, на которых осенью ярмарки становятся. Ныне там тишь да грязь.
Глядишь, и хватит.
Должно хватить.
— Без жертв не обойдемся, — Димитрий встал. Это его и мучило. Хотелось выскочить из дворца и заорать: мол, не ходите люди… спасайтесь… только знал: не услышат, а коль и услышат, то… паника никому не нужна. — Постараемся, но… не обойдемся…
Патрули.
Солдаты.
Маги… оцепление двойное. Менталисты, которых стянули отовсюду, откуда только можно, с одною задачей: не дать толпе сорваться. И они, одетые в штатское, будут гулять, будут сливаться с этой толпой, поднимать чарки и произносить здравицы.
Славься Империя.
Славься…
Сто лет… и двести, и всю тысячу…
…только не удержат, потому как тот, кто затеял игру, знает про всю эту мышиную возню, и не пугает она его, напротив…
…чего они не поняли?
Чего не рассчитали.
— А из остального… в письмах покойной ничего нового. Там сплошные вздохи и стенания. Кровь на розе принадлежит девушке. В общем, тут снова пусто. С той, которую Стрежницкий подстрелил, тоже работаем.
Димитрий поморщился, потому как голова опять заныла.
— У меня такое чувство, что нас за нос водят.
— Идем, — Лешек протянул руку. — У нас есть еще время… и знаешь, мне давно казалось, что стоит побеседовать с отцом.
Милостью Божию Его императорское величество Александр IV, самодержавный властитель всея Арсийской империи, а также земель Ближних и Дальних, островов Венейских и трех морей пребывал в том меланхолично-мрачном настроении, которым травились пиявки.
Они, посаженные на высочайшее чело, дабы оттянуть дурную кровь, а с нею и мысли беспокойные, ибо именно в них по разумению многих и заключались болезни, наливались краснотой и отваливались. Целители качали головами, а франкский аптекарь, удостоенный высочайшей чести продемонстрировать тайное свое знание, цокал языком.
— Видеть? — он с восторгом поднимал очередную раздувшуюся пиявку и крутился на пяточках, дабы все собравшиеся сполна смогли оценить ее страшный вид. — Вот она, болезнь! Внутря!
Пиявка отправлялась в банку.
Придворные охали.
Вздыхали.
И переглядывались со значением: мол, недолго уже осталось царю, коль от крови его пиявки дохнут. А стало быть, пришло время не только подумать о будущем, но и сделать что-нибудь, дабы это самое будущее не упустить.
— Папенька! — цесаревич кинулся к постели, выбивши щипчики из рук аптекаря. Те щелкнули, отправляя в полет очередную красную пиявку.
Кто-то охнул.
Кто-то взвизгнул.
— Не помирай, папенька! — цесаревич шмыгнул носом и кулачком его вытер. А писарчук, за его императорским высочеством к самой постели пробравшийся, платочек сунул.
— Не буду, — пообещал император, глаза прикрывая.
— И пиявок не губи, — цесаревич отколупал начавшую набухать пиявку и сунул ее в руки писарчука, а тот, не удержавши этакое подношение, выронил к вящему неудовольствию аптекаря. — Все ж живые твари… жалко их…
— Сии твари есть зосдать Господь дабы здоровить сильно! — воскликнул франк, пиявку подымая. Ее он отправил в банку к дохлым товаркам. — Они пить дурная кровь. И когда выпить весь, ваш отец жить!
— Совсем весь кровь? — уточнил Лешек, пытаясь сковырнуть черную склизкую тварь, которая непонятным образом оказалась на собственной его ладони.
— Весь!