Охота на охотника

– Что я могу сказать? – высказался я, обозрев свежим взглядом открывшийся перед нами пейзаж, и без паузы начал тарабанить все, что только ни задержалось в моих и без того серых извилинах об этом самолете:

– Если перед нами сейчас все-таки не вызванная стрессом галлюцинация, то это, надо полагать, «Бломм унд Фосс» BV 222, он же «Викинг», самая большая летающая лодка Дриттенрайха. Сделали их вроде бы не больше полутора десятка, исключительно в виде довольно сильно отличающихся друг от друга прототипов. Использовали их для дальней морской разведки и грузовых перевозок на большие расстояния, в частности, в 1942—1943-м такие аппараты участвовали в снабжении африканского корпуса Роммеля. Шесть двигателей, размах крыла 46 метров, длина 36 метров, вес с полной заправкой и нагрузкой больше 45 тонн, максимальная скорость – 300 с небольшим км/ч, дальность не то 6835, не то 7400 км, то есть – по здешним понятиям практически межконтинентальная, экипаж человек десять, на некоторых экземплярах стояло оборонительное вооружение из трех-четырех пушек и пулеметов. Ну и чутье у тебя, ваше благородие! Опять – раз, и привалило счастье в виде очередного дара судьбы? И, я так понимаю, это как раз по его душу Пе-2 прилетал?

Не скажу, что вид этого, чем-то похожего на гигантский ботинок с крыльями, аппарата внушал мне особый оптимизм, но при мысли о том, что сегодня все-таки не придется лезть в нутро подводной лодки, мне как-то полегчало. Хотя чему тут было радоваться? Ведь никакой разницы, подводная это лодка или летающая, – по-любому нас ждут на борту отнюдь не с распростертыми объятиями. А точнее – совсем не ждут.

– Все может быть, – сказала Ката, оценивающе разглядывая гидросамолет. По-моему, она и без бинокля все прекрасно видела. – Но скорее всего – да. Здесь попросту нет никаких других достойных целей для авиации.

– Ну это, допустим, понятно. Но сразу возникает вопрос – а на хрена он вообще здесь?

– Мне это тоже очень интересно. Пока ясно только одно – дымзавесу ставил именно экипаж этого самолета. И раз они ее поставили, значит, явно кого-то или чего-то ждут. Иначе еще ночью улетели бы, если они, конечно, не полные кретины. Такая большая и тихоходная дура слишком хорошая цель, чтобы в столь нервные времена летать на ней днем, да еще и в советской зоне ответственности.

– И что будем делать? Возьмем на абордаж?

– А что, не такая уж и плохая идея! Вы пока сидите на берегу и наблюдайте. Только предельно аккуратно, чтобы вас, не дай бог, раньше времени не увидели. Как подам сигнал – сядете в лодку и поплывете ко мне.

– А ты? – как-то не сразу понял я.

Вместо ответа графиня, помогая себе обеими руками, сползла на заду вниз по откосу, обратно к ялику, где начала раздеваться. Скинула на гальку кожаное пальтишко, потом потянула через голову свое черное платьице.

– Ты чего это удумала? – не на шутку заволновался я, наблюдая этот стихийный стриптиз и одновременно вспоминая, зачем я, собственно, здесь. – Ты же сейчас самая важная вещь в нашем деле, а там, на борту, кто-нибудь обязательно есть, и, небось, не один и с оружием! Может, все-таки вместе пойдем?

– И как вы себе это представляете? Как я уже успела понять, от вас в подобных делах толку точно мало, – отмахнулась от моего предложения графиня, стягивая трусишки. Потом скинула с ног туфли и осталась стоять у полосы прибоя голенькой, с вызывающе торчащим животиком. Н-да, и снова я видел, как порнография выступала как оружие против нацизма. Звучит забавно, но иначе, пожалуй, не скажешь. Причем, как я уже отмечал для себя, очень специфическая порнография, что называется, на любителя. Чисто бессознательно я повторно отметил отсутствие раздутости и отвислости грудей моей спутницы, а также (прежде я этого как-то не замечал, тем более что в неглиже я ее наблюдал в основном в темное время суток) минимальное количество волос на ее причинных местах. Как, впрочем, и полное отсутствие на почти идеально сложенном (даже для ее нынешнего состояния) теле графини каких-либо «особых примет». Не просматривалось на ее коже ни родимых пятен, ни родинок, ни шрамов – было в этом что-то от фотошопа, манекена или восковой фигуры. И что самое главное (разглядеть это ранее я по понятным причинам не мог) – у графини отсутствовал такой непременный атрибут любого нормального человека, как пупок. Вместо него на ее раздувшемся животе имело место лишь некое рудиментарное углубление в виде ямки. Помня о том, каким способом «перерождаются» подобные ей экземпляры, я не очень-то и удивился – вот и не верь после этого в искусственное происхождение таких, как она.

– Нож найдется? – деловито поинтересовалась Ката, собрав и заколов волосы на затылке и словно не замечая, что в тот момент я пялился на нее прямо-таки во все глаза. И не скажу, что она совсем не возбуждала меня, уводя разум в сторону разных непотребных глупостей.