– Что вам сказать… Как я уже говорил накануне, ваше дело усложняется. Моя лаборатория и ее подсобка сильно разрушены, то ли в результате появления этих неизвестных, то ли позже, при авианалете. И там был довольно мощный взрыв. Теперь приехавшие из Берлина следователи даже думают, что это была какая-то очень тщательно и заранее спланированная вражеская акция – сначала нападение диверсантов, а потом, как дополнение, еще и бомбежка. В общем, мне очень жаль, но все не просто откладывается, а срывается. Подумайте, что вы теперь сможете предпринять и чем я вам могу помочь. Пока сидите в этом доме тихо, с утра в городе уже могут начать искать тех, кто напал на лабораторию. Сейчас я еду на склад и постараюсь вернуться сюда утром или, в крайнем случае после полудня. Возможно, ситуация прояснится. Ждите меня.
Выдав этот прозвучавший в его устах почти безнадежно монолог (особенно меня покоробила фраза насчет «вашего дела» – теперь наш нечаянный друг полагал, что его наши проблемы уже не касаются?), он оставил на пыльном столе фонарик и ключи от дома и вышел на свежий воздух, сел в кабину фургона, и через минуту машина развернулась и уехала.
– Ну и чего он вам сказал? – поинтересовался Вася Жупишкин, которому все это было очень интересно. Не понимая ни слова из наших разговоров, он, чисто инстинктивно, осознавал, что происходит явно что-то не то.
– Не бзди, дорогой товарищ, – успокоил я его. – Ничего утешительного этот представитель ушедшего в подполье германского рабочего класса нам не сказал. Уж не знаю, порадует это тебя или огорчит, но твой ранее оговоренный переход на нелегальное положение, похоже, откладывается на неопределенное время…
По-моему, Васю это все-таки скорее обрадовало.
Отвечая ему, я соображал о том, что только что увидел, и чем больше я об этом думал, тем тревожнее мне становилось. Наш герр Эрфрор, он что, – дурак или совсем нюх потерял на почве контузии либо стресса? Конспиратор хренов. В самый неподходящий момент не придумал ничего лучше, чем перевозить нас с места на место на управляемой непонятно кем казенной машине. Чертов идиот. Теперь можно легко предположить, как в момент, когда их там начнут подробно допрашивать в связи с событиями этой ночи спецы из СД или гестапо, водила фургона неизбежно выболтает, куда именно они сегодня сразу после перестрелки с сопутствующими пожаром и авианалетом ездили, кто именно приказал ему отклониться от маршрута и где находится тот пункт, где он высадил троих незнакомых ему личностей – двух мужчин и «очень полную» женщину. После этого найти нас точно будет делом техники. Причем, если этот самый шофер не в теме и полагает себя лояльным и законопослушным гражданином рейха, он выложит всю эту информацию следователям совершенно добровольно, и им даже не придется прибегать к мордобою и прочим методам грубого физического воздействия. И нас сразу же свяжут с нападавшими на лабораторный комплекс Аненербе. Поскольку мы очень хорошо вписываемся в картину произошедшего. При этом, конечно, можно было рассматривать вариант, в соответствии с которым Рудольф с самого начала собрался грохнуть этого водилу. Однако что-то подсказывало мне, что, скорее всего, дорогой наш Руди этого не сделает – по моему убеждению, кишка у него для этого была тонка. Как-то не представлял его с пистолетом или удавкой в руках, хотя, по-моему, любой «цивилизованный европеец» немножко маньяк…
А раз ликвидация шофера маловероятна, теперь все зависело от массы очень субъективных факторов и обстоятельств. А именно – от того момента, когда гестаповские следователи наконец начнут допросы лабораторного персонала и в процессе «трясения» наконец дойдут до Эрфрора и его водилы. Все это означало только одно – у нас оставались в запасе считаные часы, в лучшем случае сутки или двое. И поэтому надо было готовиться к самому худшему. По здравому размышлению надо было быстрее линять отсюда, но куда?
Из раздумий меня вывел свет довольно мощного фонаря, направленный прямо в лицо. Воспользовавшаяся паузой Ката достала откуда-то из своего багажа этот довольно мощный источник света (сюрприз, однако, – в дачной прихожей, где мы стояли, стало светло настолько, что мгла ушла к углам) и теперь откровенно развлекалась подобным образом. Интересно только, почему она сразу же не воспользовалась этим фонарем? И что еще интересного запрятано в ее чемоданах?
– Ну, и что вы замерли? – спросила она у меня по-русски.