Работал старший Рогожкин в фирме, которая имела свои отделения не только во всех областных городах Белоруссии, но и во многих государствах, ближних и дальних, – в Польше, Германии, Австрии, Венгрии, Чехословакии, Франции, Бельгии, Голландии, Италии, России, Молдавии. Карта обслуживания была широкая, охватывала всю Европу. Работу свою Рогожкин любил. Конечно, можно пересесть на автобус и крутить потихоньку баранку на каком-нибудь скрипучем разваливающемся «пазике», на работу приходить с «тормозком» – домашним обедом, завернутым в газету, вовремя ложиться спать, вовремя вставать, и видимо, все это будет, но только не сейчас, в старости. А сейчас Миша Рогожкин принадлежал одному богу – дальним дорогам.
– Ладно, – сдался Леонтий, видя, что лобовым приступом брата не взять. – Куда следующий маршрут прокладываешь?
– В Москву.
– Опасный город. Говорят, стал хуже Чикаго.
– Говорят, что кур доят, а коровы яйца несут, – старший Рогожкин улыбнулся, улыбка у него была светлой, как у мальчишки. – Но на самом деле это ведь не так… А, Ленчик?
Младший брат промолчал, ничего не стал говорить старшему – все равно тот ничего не поймет. Поскольку не жил еще спокойной оседлой жизнью, сравнить собственные мытарства не с чем, позже поймет, что к чему, с чем настоящие мужчины едят жареное мясо, и сделает такой же выбор, как и Леонтий.
Но недаром говорят: человек предполагает, а Бог располагает…
Каукалов с напарником снова выехали на Минское шоссе. Прошел всего один день – мокротный, противный, с ветром и холодом, а подмосковные леса постарели на целый месяц – полысели, стали прозрачными, какими-то нищими, сирыми, вызывающими жалость; зелень исчезла вовсе, вместо нее на ветках висела скукоженная коричневая рвань; трава полегла, примерзла к земле, природа сделалась неопрятной. Каукалов шел в потоке машин, иногда специально притормаживал, и тогда автомобили, идущие сзади, тоже притормаживали, не смея высунуться вперед и обогнать машину с надписью «ГАИ». Это доставляло Каукалову особое удовольствие, лицо его невольно расцветало, он еще сбавлял скорость, едва полз по асфальту, за ним ползли остальные. Каукалов издевательски усмехался.
Аронов вначале не понимал, над чем насмехается напарник, но потом, оглянувшись назад, засек длинный хвост, плетущийся сзади, и захохотал:
– Ну, ты даешь стране угля!
– Угу, – угрюмо отозвался Каукалов, – учу этих трусов жить и умирать по-человечески.
Но не все боялись Каукалова – ласково поблескивающую свежим лаком «канарейку» без всякого стеснения обгоняли иномарки – «мерседесы», «вольво», «ауди», а также черные «Волги» с крупными трехцветными флажками на номерах: знак того, что сидящие в них имели прямое отношение к «сильным мира сего».
Минут через сорок, проехав Голицино и еще несколько деревень, рассеченных трассой пополам, Каукалов развернулся и прижал машину к обочине. Вылез наружу.
– Выходи! – скомандовал напарнику. – Воздухом подышим!
Аронов с трудом выбрался из «Жигулей» – засиделся в тесной машине, колени ныли, словно больной зуб, в ушах звенело.
– В природе что-то происходит, – пожаловался он, – кости здорово ломит. Как у старика.
– Это к зиме. К зиме кости у всех ломит – и у старых, и у молодых, – Каукалов с хрустом потянулся, проводил взглядом несколько громоздких длинных фур, тесной колонной унесшихся к Москве. Шли фуры кучно, почти впритык друг к другу, будто привязанные. Каукалов невольно крякнул: – М-да, не разбить!
– Скоро кости ломить будет не только к зиме, – Аронов, как и его напарник, потянулся, застонал. Каукалов на ароновский стон не обратил внимания – наблюдал за движением.
Они простояли минут тридцать. Фуры проезжали мимо них часто. Было много машин австрийских, итальянских, югославских, польских, были и из СНГ. Больше всего из Белоруссии, но ни одной одинокой машины. Наученные горьким опытом, водители держались очень тесно – всем было известно, что по России ехать особенно опасно.
– Следуем дальше, – сказал Каукалов, садясь в машину.
Развернулся в потоке, подрезав носы сразу двум старым колхозным ЗИЛам, резко надавил на педаль газа. «Жигуленок» лишь зачихал, зафыркал возмущенно, будто коняга, огретый кнутом: по встречной полосе, включив дальний свет, Каукалов обошел десятка три машин и вновь влился в поток.
Поиск одинокой, отбившейся от каравана фуры продолжался. Впрочем, не всякая фура подходила Каукалову – на этот счет у него имелись строгие инструкции, – машины, набитые мешками с солью или ящиками с сахаром-рафинадом, не годились. Этот товар было трудно сбывать, да и доходы он приносил крохотные, нужны были фуры, груженные электроникой, бытовой техникой, кожей, обувью, одеждой.
Армен Шахбазов был низеньким седым человеком с крупной головой, короткой ершистой прической и горбатым, будто бы переломленным посредине, носом.
Ровно в одиннадцать ноль-ноль он появился у старика Арнаутова – тот открыл дверь сразу же, на первое хрипловатое дреньканье старого звонка, и это Шахбазову не понравилось: