Охота на охотников

– Зачем? Все равно ты мне не веришь. Но, если приперло, слушай. Я был там, да. Ждал аккурат Иванца. Думаешь, я поверил, что его украли? Черта с два. Такое говно даром никому не нужно – все вокруг провоняет. Его проще было просто грохнуть еще при ограблении – так не грохнули же. Значит, сам спрятался. Логично?

– Пока да, – Зуев скучающе кивнул.

– Хорошо, хоть киваешь, – я не удержался от похвалы. – Слушай дальше. Ваня – сволочь жадная. Значит, бизнес не бросит. Значит, в конторе кто-то знает, где он. Скорее всего – главбухша. – Я слегка погордился собой. В отличие от Танюшки, я ее не сдал. Правда, приплел главбухшу, но той мои слова ничем не грозили. Я всего лишь делал предположение. К тому же она ведь действительно осталась на встречу с Иванцом, разве нет? – Вот я и решил плюнуть на дом Кобы и караулить у конторы. Если бы там не появился сам Ваня, я проследил бы за главбухшей. Все равно они должны были пересечься, чтобы Иванец мог документами полюбоваться. Ты ощущаешь стройность моих мыслей, Зуев? Это потому, что я очень логичен и последователен. Я неумолимо логичен и последователен.

А дальше я травил только правду – потому что дальше вообще скрывать было нечего. Развитие событий Танюшку никоим образом уже не касалось и вреда репутации не наносило. Несколько пострадала моя гордость, когда пришлось рассказать о жестоком обломе в виде курносого паренька, опередившего меня в последний момент и расстрелявшего Иванца – ежели я такой неумолимо логичный, то почему не просчитал подобного развития событий? Еще больше гордость пострадала, когда пришлось признаться, сколько колесил по городу, прежде чем оторвался от «Опеля» – для таксиста такое признание как нож острый.

Но я сделал это. Как-никак, для себя старался. Хотел для пущей убедительности слезу пустить, но мужественно сдержался – перебор получится. Тем более что на Зуева исповедь, как и следовало ожидать, все равно впечатления не произвела. Заявляю об этом с полной ответственностью, потому что во время рассказа не спускал глаз с его сосредоточенного, скованного профессиональной недоверчивостью лица. А профессиональная недоверчивость – это когда человек делает вид, что внимательно слушает, но головой думает одну-единственную мысль. Примерно следующего содержания: «Мели, Емеля. Все равно я лучше тебя знаю, как все было на самом деле». То есть, с гораздо большим успехом я мог бы за это время, скажем, ботинки нагуталинить. Эффект на Зуева произвел бы тот же, зато остался при чистенькой, блестящей обуви. Спрашивается – какого рожна он приставал ко мне с требованием изложить свою версию?!

Но, несмотря на досаду, охватившую меня при мысли о том, что мои соловьиные трели – суть пустое сотрясение воздуха, я довел рассказ до конца. Даже ни разу не запнувшись. Менты за это время успели переместиться из зала в спальню, за ними прошли и понятые. Дедок – слегка пошатываясь, а соседка – очень даже ровно. Но все с теми же круглыми выпученными глазами далеко впереди лица. Даже впереди титек.

Когда последний звук покинул мою правдивую глотку, Зуев сообщил вполне ожидаемое:

– Не верю я тебе, Мешковский. Ни одному слову.

– Вот прямо ни одному?

– Нет, кое-что ты мне честно рассказал. Только сам посуди, Мешковский: если там и был этот парень с пистолетом, то ему нужно было после стрельбы быстро свалить оттуда.

– Он и свалил!

– А как же погоня? Ты же сказал, что «Опель» долго за тобой гнался. Откуда он взялся?

– Да хрен его знает, откуда он взялся! Может, за угол свернули и подглядывали, что происходит. Я не знаю, Зуев, честное слово.

– Ты не знаешь, я не знаю. Но не это главное, Мешковский. Главное – что в твоем рассказе нет логики, хотя ты утверждаешь, что очень логичный. Так что ж не придумал что-нибудь более логичное, а, Мешковский? Ну, попробуй мне объяснить – зачем им караулить за углом? И зачем им гнаться за тобой?

– А почему ты у меня спрашиваешь, зачем он за мной гнался? – огрызнулся я. – Почему за углом караулили, могу с разбегу сказать – вуайеристы они, извращенцы. А вообще, я не нанимался логичные версии тебе сочинять. Я тебе нелогичную правду рассказал. Не нравится – поймай тех, кто в «Опеле» ехал, да спроси у них. Ты – власть, тебе и карты в руки. А мне больше сказать нечего.

Дальнейшие дебаты были бесполезны. Впрочем, за тот недолгий промежуток времени, что продолжалось наше с Зуевым знакомство, я уже успел уяснить – с ним вообще любые дебаты бесполезны. Для него по любому вопросу существовало только две версии. Одна была его, а вторая – неправильная.

Махнув на упрямого мента рукой, я прошел в спальню и, подперев спиной косяк и скрестив на груди руки, принялся наблюдать за ленивой суетой его коллег – довольно аккуратной, надо признаться.

Обыскивать тут было особо нечего. Кровать, пара тумбочек и шифоньер. Судя по слегка растрепанному покрывалу, под матрасы они уже успели заглянуть. Неплотно прикрытые ящики тумбочек черным по белому говорили – и здесь смотрели. На момент моего появления двое рылись в шифоньере, еще двое, плюс понятые, стояли позади и наблюдали за процессом.