Нарзан, светлая и наивная душа, решил не брать с меня полную стоимость поездки. Поковырялся грязным натруженным пальцем в ворохе купюр, которые я ему протянул, отобрал наиболее приглянувшийся полтинник и, засунув его в карман, остальные насильно сжал в моей ладошке:
– Ты, Мишок, дуру не гони. Мы с тобой не чужие люди. Завтра я тебя остановлю покататься – ты же меня за это до трусов не разденешь, да? Я на бензин возьму, а тебе сейчас деньги нужнее. Вату покупать, за щеки складывать.
– Спасибо, дружище, – поблагодарил я от души. – А то ведь мне без ваты, сам понимаешь, никуда.
– Конечно, понимаю, – важно кивнул он. – Сейчас времена такие – всем без ваты никуда. Я бы сам на вату перешел, да сильно мясо люблю.
И уехал. А я, бегло осмотревшись, пошел к Кристине. Заждалась уже, поди. Истосковалась. Не зря ведь приглашала.
Приглашала – и от приглашения отказываться не стала. И тут же продемонстрировала, как сильно тосковала – едва увидев на пороге, очень нескромно запрыгнула на меня, обхватив ногами за талию, а руками за шею. Девушка она, конечно, миниатюрная, но я-то от нее подобной прыти не ожидал. А потому еле удержался на ногах. Но ругаться не стал. Напротив – бережно придержал ее под зад и на всякий случай спросил:
– Это ничего, что соседи увидят?
– Пусть видят, – сказала она. – Я девушка свободная. Бабка Маша, вон, сама меня достает – когда, говорит, ты, Кристинка, мужика себе уже заведешь? Так что пусть любуется – завела.
– Глупая ты, Кристинка, – хихикнул я. – Нормальные люди попугайчика себе заводят или собачку. На худой конец – крыса белого. А ты – мужика. Он же жрет, как лошадь, шерсть везде разбрасывает и его постоянно купать надо, чтобы не завонялся. Ладно, с соседями разобрались. А если малой увидит?
– А он на футболе. Через полчаса придет.
– И что ты ему скажешь? Или мы за полчаса все успеть должны?
– Нет! – твердо заявила она. – Торопиться не будем. А Сашке ты сам что-нибудь скажешь. Наплел ему с утра, что с Конюховым через Атлантику плавал – теперь сам думай, как отмазаться.
– Я?! С Конюховым?! Через Атлантику?! – я почувствовал, что самое время перебазироваться с лестничной площадки в прихожую, и проделал это. Ни к чему, чтобы соседи выслушивали такую чушь. Про меня-то ладно – я для них человек незнакомый. А что они о Кристине подумают? Тем более что ничего подобного я пацаненку с утра не говорил – точно помню. Но он мне еще тогда серьезным типом показался. И фантазия у него, похоже, тоже серьезно работала. Вырастет – любого Конюхова за пояс заткнет. А обо мне и говорить нечего.
Ссадив с себя Кристину, и прикрыв дверь, я коряво и не очень убедительно попытался доказать ей, что подобной ерунды не мог придумать даже под воздействием нехороших грибов, а уж на трезвую голову – и подавно. А вот поверила она или нет – не знаю, потому что вместо ответа затащила меня в постель и очень активно провела двадцать минут из того получаса, что оставался до прихода ее сына с футбола. Напрочь презрев собственное недавнее заявление, что торопиться мы не будем.
Я, собственно, не особенно возражал, потому как она сумела-таки взять себя в руки и, заблаговременно выбравшись из постели, замела следы распутства. Парня мы встретили, чинно восседая на диване и пялясь в телевизор. Во избежание ненужных мыслей между нами стоял поднос с парой чашек чая и пряниками.
Однако полностью избежать подозрений, кажется, не удалось. Ребенок, скинув верхнюю одежду прошел в зал и первым делом обвел нас настороженным взглядом летчика-истребителя, у которого только что сперли любимый истребитель и он, понимая, что все это не спроста, пытается вычислить, какая вражина могла такую гнусность учинить.
Прикинув, что терять мне все равно нечего и лучше первым начать задавать вопросы на отвлеченные темы, чем ждать, пока он начнет засыпать нас своими, вполне определенными, я сказал:
– Привет, футболист. А с чего ты взял, что я с Конюховым через Атлантику плавал?
– Ты сам сказал, – парень, ни мало не смутясь, уставился на меня наивными детскими глазами. Чем невзначай напомнил мне Иванца, когда тот заявлял, что я знаю о перевозке двух миллионов. Или Зуева – тот на таком же голубом глазу вешал на меня всех собак, включая кошек. Но, если Иванец или Зуев вызывали исключительно рвотные позывы, то стоящий в дверном проеме пацаненок – только восхищение. Потому что в детстве еще можно сочинять для себя всякую ересь и даже самому верить в нее. Во взрослом возрасте (а оба мои нынешние неприятеля, натурально, обретались именно во взрослом возрасте) такие вещи квалифицируются, как психическое расстройство и караются помещением в дурку и насильственным пожиранием галоперидола и прочих барбитуратов. – Все утро сидел и рассказывал, что ты – как Конюхов, путешественник. А Конюхов недавно до Барбадоса догреб. А где это – Барбадос?
– Не знаю. Я там не был. Я в это время в другую сторону греб. Я же не Конюхов. Я – как Конюхов. Тоже люблю туда-сюда путешествовать. Только отдельно от него. Чтобы веслами не запутаться.