Как ни странно, пацану такая версия пришлась по вкусу. Мы с ним, хоть и не без некоторых неувязочек, поладили утром, когда, сидя в кухне, вели незамысловатую мужскую беседу; поладили и теперь, когда наше суровое мужское общество было разбавлено его матерью. Другими словами, через час он разместился на том месте, где в момент его прихода стоял поднос, и мы смотрелись уже вполне в формате среднестатистической семьи – папа, мама и сын, увлеченно пялящиеся в телеэкран.
Сашок, похоже, не собирался париться тем обстоятельством, что малознакомый дядька в лице меня остается у них на ночь и не скрывает этого. Может, удовлетворился моей утренней байкой об усталом путешественнике, которому его добрая мать предоставила ночлег, а может, в хитрой маленькой башке бегали иные какие мысли. Не знаю, я в детской психологии не специалист и что творится в головах у нынешних десятилетних, представляю слабо. Я и себя-то десятилетнего помню с трудом.
Вечер тек весьма спокойно и так же спокойно собирался перейти в ночь. Я изрядно расслабился – а почему бы и нет? Все шло совсем не так плохо, как могло идти. Я, конечно, вынужден был скрываться, но не иначе, как кто-то из небожителей озаботился вопросами справедливости и подсунул мне Кристину. А скрываться в ее доме было куда теплее и уютнее, а также сытнее и сексуально удовлетвореннее, чем, скажем, в каком-нибудь канализационном колодце. Я, если и не ловил кайф, то чувствовал серьезную удовлетворенность – факт.
До тех пор, пока телек не перестал баловать нас каким-то идиотским фильмом породы «мелодрама», и решил показать передачу «Дорожный патруль». Впрочем, после первых десяти минут я все еще чувствовал себя вполне комфортно. На экране показывали битые автомобильчики, пьяных автовладельцев и важных гибддшников, которые этих автовладельцев повязали. Всего этого я вдоволь насмотрелся своими глазами за десять лет таксерства, а потому испытывал если не ностальгию, то нечто умиротворяюще-привычное. И совсем разомлел. Но вдруг случилась рубрика «Разыскиваются», и душевное спокойствие вмиг куда-то улетучилось. Потому что с экрана на меня уставилась моя фотокарточка, правда, пятилетней давности, и монотонный голос дикторши принялся излагать мои подвиги – явно в интерпретации следователя Зуева. Мне на нервной почве даже показалось – с его интонациями. Оно, конечно, ночью я подстраховался, назвавшись Пашей, так что имя «Михаил Мешковский» значило для Кристины с сыном не больше, чем какое-нибудь «Хайле Селассие IV», но морда-то – ее ведь никуда не денешь. Захотелось срочно куда-нибудь телепортироваться. Сгодился бы даже канализационный колодец. Там, слава богу, телевизора точно нет. Но телепортацию пришлось отменить, потому что Сашка, хрустя печеньем, сбил весь настрой на это нелегкое дело.
– Смотри! – удивленно заметил он. – А этот крендель на тебя похож!
– Саша! – одернула его Кристина. Я подумал было, что она попробует вправить ему мозги – мол, негоже живого человека с фотографией на телеэкране сравнивать и все такое, но не тут-то было. Ее просто-напросто смутил словарный арсенал сына. – Что это за «крендель»? Где ты слов таких набрался?
– Ну, вот этот, на фотке, – пацаненок то ли не понял мамкиного возмущения, то ли решил проигнорировать его. – Реально на дядь Пашу похож.
– Нифига не похож, – сообразив, что можно обойтись безо всяких научно-фантастических выкрутасов и изо всех сил стараясь оставаться спокойным, возразил я. – Ты посмотри, какие у него лопухи? Как у слона. С такими лопухами знаешь, как сложно против ветра выгребать? До Барбадоса точно фиг доплывешь. И ты хочешь сказать, что у меня такие же? Что я с ними до Барбадоса догреб? – Догреб, конечно, Конюхов, а я, согласно собственной версии, греб в обратную сторону. Но сейчас это не имело значения. Нужно было как можно быстрее и как можно тотальнее забить им мозги – стараясь, однако, оперировать привычными понятиями. Все равно сразу не сообразят, где нестыковка. А потом, глядишь, поздно соображать будет. Но, чтобы совсем уж не расстраивать мальца, напрочь отметая его теорию, – а заодно и себя малость попиарить, – я задумчиво потер нижнюю челюсть: – А вот подбородок похож. Такой же волевой. И глаза похожи.
Кристина критически осмотрела меня и возразила:
– Нет, подбородок совсем не похож. А вот нос похож. И глаза… Ты посмотри, какие у него глаза – жестокие. Сразу видно – особо опасный преступник. А у тебя глаза не такие. Они у тебя усталые-усталые. Как будто…
Она задумалась, явно не зная, что нужно сделать, чтобы глаза стали такими усталыми, и я, уже совсем успокоившийся, решил ей помочь:
– Как будто я в одиночку целину поднял?
– Да, – она на полном серьезе кивнула, украла у сына печенюшку и тоже принялась хрустеть. Потом с важностью критика на художественной выставке заметила: – А в общем – похож. Если тебя хорошо не знать – запросто перепутать можно.