Охота на охотников

Головная машина двигалась, как танк, водитель сделал едва приметное движение рулем, и фура пошла рубить обледенелую кромку шоссе по самому краю. Каукалов обеспокоился - не зацепит ли? - чуть отодвинулся в сторону. Слева у головного "мерседеса" оказалась помеха - неторопливый новый "жигуленок" восьмой модели, вот фура и обходила эту раскоряченную медлительную черепаху справа.

"Не знает, наверное, что в Москве и Московской области обгон справа строжайше запрещен, - мстительно улыбнувшись, отметил Каукалов. - Номера у машины не наши, не российские. Белорусские, кажись. Сейчас в Россию половина Белоруссии ездит. И, главное, не боится, гад, человека в форме меня не боится!" Каукалов не удержался, фыркнул: такие вот, напористые, как ведущий в этой колонне, обязательно в дураках оказываются. Так бывало всегда.

В следующий миг "мерседес", обдав его жаром, духом резиновой гари, отработанного бензина, горячего металла проехал совсем рядом, в ту же секунду раздался пронзительный, словно детский крик, визг тормозов, и "мерседес", лихо подрезав нос стоявшему на обочине желто-синему милицейскому "жигуленку", зазвякал прочными железными сочленениями и остановился. Каукалов отшатнулся, прижался к грязному боку "канарейки", выматерился и ожесточенно замахал полосатой колотушкой.

Следом за "мерседесом" пронесся жесткий сильный ветер и чуть не завалил Каукалова набок, колотушку вырвало у него из рук, и она покатилась по наледи под заднее колесо фуры.

Вторая фура затормозила чуть левее первой и сзади неё - прикрыла "канарейку" со стороны шоссе: Рашпиль, мастерски сманеврировав, прижал нос своей машины вплотную к заду фуры Стефановича - между радиатором его "итальянца" и кузовом стоявшего впереди "мерседеса" почти не оказалось зазора, в щель не могла пролезть даже ладонь. Синичкин сработал не хуже Рашпиля, он тоже прошел хорошую школу возрождения - остановился сзади, плотно закупорив пространство со стороны длинного спуска и начисто перекрыв выезд "канарейке".

Образовалось замкнутое пространство, которое со всех сторон было закрыто от шоссе, туда никто не мог заглянуть и уж тем более - проникнуть. Каукалов вдавился крестцом в грязный бок "жигуленка", задышал часто, оглянулся на полосатую колотушку, валявшуюся под колесами фуры, потом перевел взгляд на Илюшку Аронова.

Тот стоял бледный, как бумага. Даже глаза и те стали белыми, вот ведь, - и пятнистая форма на нем высветлилась, словно бы её сожгло сильнее солнце...

Услышав по рации команду Стефановича, Настя лихо, как ковбой, привыкший всю жизнь обращаться с оружием, передернула помповый затвор ружья, загоняя патрон в ствол. Рашпиль с восхищением посмотрел на неё Настя действовала умело, как настоящий профессионал.

Лицо у неё запало, потеряло свою привычную яркость, щеки и рот увяли, под глазами припухли сизые мешки, будто у старухи, волосы посеклись, тоже постарели, потускнели.

Было понятно: если понадобится стрелять, Настя сделает это, не задумываясь.

Егоров также передернул затвор своего помпового ружья, седые брови его сошлись на переносице, ежиные колючие волосы встопорщились ещё больше.

Он приготовился к бою.

- А ну, назад, мразь! - придя в себя, вскричал Каукалов, выдернул из кабины "жигуленка" второй жезл, Илюшкин, привычно махнул им, отгоняя машины, заслонившие не только выезд, но и весь белый свет. - А ну, назад! Голос его сорвался на хрип. - Очистите дорогу!

Он уже освободился от первой оторопи, но ещё не успел испугаться. Хотя внутри у Каукалова что-то защемило, стиснуло душу. Ему сделалось больно. И жарко.

Он поймал себя на мысли, что не вовремя они спустили колесо у "жигуленка"... А если попытаться уйти на своих двоих? Прямо за обочиной пролегал глубокий кювет, за которым начиналась серая снежная целина.

Снега там было по пояс, не меньше, Каукалов захрипел ещё сильнее.

- Назад, мразь! - Хрип застрял у него в горле, он поперхнулся, закашлялся, выплюнул вместе с тяжелой сладкой слюной. - Назад!

Он не понял, отчего слюна во рту сделалась сладкой, просто отметил это и все, поморщился болезненно, тупо, снова выбил изо рта клейкий сладкий комок, попытался ещё раз махнуть начальственным жезлом, но рука неожиданно повисла, словно бы перебитая, Каукалов почувствовал, что ему не хватает воздуха.

Испуг ошпарил его изнутри. Ну будто кипятком обдал. Каукалов понял, что они с Илюшкой попали в капкан, но не хотел верить в это. И вот что интересно: они перестали контролировать себя, совершенно отрубились, даже не подумали об оружии.

Каукалову надо было срочно хвататься за кобуру и вытаскивать пистолет - тогда бы у него имелся шанс на спасение, один из пятидесяти, но Каукалов о "макарове" даже не вспомнил. Растерянный Илюшка стоял в стороне, с бледным трясущимся лицом и опрокинутыми плоскими глазами, также забыв про автомат - десантный "калашников" висел у него на плече, будто безобидное деревянное ружье-пукалка, столь любимое детьми, разъезжающими на фанерных кониках, - судя по всему, Аронов ещё раньше Каукалова понял, что происходит.