Охота на охотников

- Не-ет, - засипел он протестующе, попробовал зарыться с головой в снег, уйти под его покровом на безопасное расстояние, в лес, но в это время с обочины шоссе прозвучала очередь.

Он услышал далекий сухой треск, будто раздирали старую материю ткань рвалась покорно, споро, переплетения её хоть и были целыми, но потеряли прежнюю крепость, - Аронову даже почудилось, что он зацепился собственным карманом за гвоздь, дернулся и неосторожно отполосовал его, он поморщился от досады, в следующий миг ощутил, как совсем рядом в землю врезалось что-то горячее, дымное, будто с неба свалилось несколько осколков НЛО, перед его лицом зашипел, окрасился разноцветными огнями - синими, оранжевыми, травянисто-зелеными, по-весеннему нежными, желтыми, все цвета радуги присутствовали здесь, они всплывали из глубины снега, излучали колдовской свет, лопались наверху и способны были вызвать восторг у тех, кто ничего не понимает, а у тех, кто понимает, - ужас. Аронов закричал. В следующий миг он подавился своим криком.

Снег взвихрился метра на полтора в высоту, вспух грибом, гриб разбросал вокруг себя твердый искристый песок, песок попал Аронову в рот, в глаза, больно посек щеки, и он с тоской, чувствуя, что сейчас должно произойти что-то страшное, выругался. Проглотил ругань вместе со слезами и скрипучими крупинками песка.

Рванулся по снегу вбок, разгреб перед собой сугроб с кудряво загнутой макушкой, нырнул в него с головой и исчез.

Он почувствовал, что перестал быть видимым, и ощущение того, что сумел превратиться в червяка, в мелкую мошку, сумел забраться в землю, в снег, вызвало у него оглушающую радость. Аронов возликовал: все, он ушел от этих страшных людей, наконец-то...

Одновременно с радостью охватила и злость - злость на низенького, угрюмого, опасного Шахбазова - вместо того чтобы оберегать таких ценных добытчиков, как он с Каукаловым, Шах сидит у себя в особняке, пальцем в носу ковыряет. Их с Жекой взял да и запер в четырех стенах.

А надо было бы их охранять не в городе, здесь охранять, на Минском шоссе... Он невольно застонал, в следующий миг поперхнулся - в рот попал жесткий колючий снег, прилип к языку, к небу, к зубам. Аронов помотал головой, освобождаясь от комка, снова застонал, разгреб рукой снеговую волну, стараясь закопаться в неё как можно глубже.

Страха, который сковывал его ещё совсем недавно, уже не было, с появлением цели - закопаться, уйти от этих страшных людей под снегом, страх испарился. Аронову сделалось легче, он проворно заработал руками.

Сверху его действительно не было видно - лишь в одном месте сдвинулась серая обледенелая корка, потом чуть шевельнулся снег в другом месте, в третьем - и все!

- Надо же! - в изумлении пробормотал Леонтий. - Ушел!

- Не должен, - угрюмо мотнул головой Стефанович, одна щека у него нервно дернулась.

- Ушел, сука! У него там что, подземный ход обозначился? Заранее был вырыт? А?

Стефанович поднял ствол автомата, ткнул им в одну сторону, потом в другую, но стрелять не стал. Стрелять действительно было некуда.

- Не должен уйти, - угрюмо повторил он. - Да и не такой уж тут глубокий снег. Сейчас вылезет где-нибудь.

- Как сказать... Вон тут сколько сугробов. - Леонтий тоже поднял ружье, с досадой опустил его.

- Смотрите внимательнее, - предупредил Стефанович, - сейчас он где-нибудь проявится.

Через полминуты снег шевельнулся около черной, с искривленным стволом березки, с горбатого сугроба, находящегося рядом, сдвинулась макушка, и Стефанович, стремительно вскинул автомат, дал по нему короткую очередь.

Пули, взбив снежную пыль, просекли сугроб насквозь и унеслись в пространство.

- Ничего, - разочарованно проговорил Леонтий.

- Никуда он не денется... - Стефанович приподнял воротник куртки, прикрылся им от холодного ветра. Недовольно оглянулся на лежавшего Каукалова, сделал знак Егорову, чтобы тот прикрыл чем-нибудь убитого. Не то увидит кто-нибудь с дороги - хлопот тогда не оберешься.

Снег тем временем шевельнулся справа от березки, вспух легким облаком, и Стефанович опять дал короткую очередь по сугробу, потом всадил несколько пуль чуть левее и чуть правее его, стараясь захватить побольше пространства, послал струйку пуль вперед, стараясь обложить Аронова, но тому пока везло...

Аронов слышал, как пули, рождая в снегу радужный свет, с шипеньем входили в холодную, упругую плоть то в одном месте, то в другом, рвались в снегу с хряском и стихали там. Илья сдавленно всхлипнул, остановился, сжался в комок, поняв, что сейчас нужно затаиться, переждать - ведь не век же они будут торчать на обочине Минского шоссе!

Ему не хватало воздуха, боль и неудобство причинял кислый тяжелый комок, образовавшийся в желудке, комок этот ширился, давил, распирал Аронова изнутри, вызывал в ушах громкий звон, Аронов скорчился ещё больше, и его неожиданно вырвало...

В какой-то миг он потерял бдительность, задыхаясь от рвоты, приподнялся чуть и тут же снова нырнул вниз, в противную тошнотно-кислую рвоту.

Но этого легкого неосторожного движения оказалось достаточно, чтобы Аронова засекли сверху, с обочины шоссе.