Охота на охотников

- В Болгарии ты вроде бы недавно был. - Леонтий озадаченно сощурил глаза, ему хотелось, чтобы брат вообще никуда не уезжал из Лиозно, не срывался с места в это неуютное мутное время. Лучше бы устроился работать на автобус и всегда бы находился рядом. А пройдет мутная пора - пожалуйста, поезжай куда угодно... Сейчас же лучше держаться вместе. Вместе они переживут любую беду. Не хочет Мишка сидеть за баранкой автобуса - пусть будет механиком, его и на эту начальственную должность возьмут, благо образование позволяет - оба Рогожкина закончили автомобильный техникум в одном маленьком российском городке, - будет ходить тогда Мишель в светлых брюках и белой рубашке с полосатым галстуком, как фон барон... Хотя надо заметить, что зарплата у механика меньше, чем у водителя автобуса.

- Был в Болгарии? - повторил вопрос Леонтий.

- Был, - ответил старший Рогожкин. Ему были понятны нехитрые ходы брата, понятно его желание приковать цепью к этой земле своего "старшака", на месте Леонтия он действовал бы точно так же. - Но сейчас Болгария обозначилась снова. Человек, Ленчик, предполагает, а бог располагает. Так что терпи, брат. И-и... готовься! Пропьем меня по полной винно-водочной программе...

Старший Рогожкин придвинул к себе часы, стоявшие на столе, добротный немецкий будильник, идущий, как хронометр, тютелька в тютельку, потом, чуть пригнувшись, заглянул в окно, под занавеску - что там на небе делается? Поцокал языком огорченно: от неба ведь зависела дорога...

Хоть и славится Лиозно хорошей погодой, но... Серое угрюмое небо покрылось темными пороховыми пятнами, что-то в нем передвигалось, клубилось, перемещалось с места на место, исчезало и возникало вновь - ну будто бы бесы, засевшие на небесах, вели нехорошую игру с землей. Хороший погоды не будет долго.

Разговор происходил во флигельке, который старший Рогожкин обиходил по своему разумению и сумел сделать уютным. Конечно, с женской, скажем, точки зрения, что-то было и не так, женщина расставила бы все предметы иначе, - но жилье Рогожкина подкупало своей теплотой, прибранностью, индивидуальностью.

Леонтий понимал, что брат вряд ли останется жить у него во флигельке - тут слишком мало места для семьи, для одного мужика - и то мало. И это печалило Леонтия. Ему очень хотелось, чтобы брат находился вместе с ним. Всегда, всюду, во все времена...

Но так, к сожалению, не бывает.

Знал Егоров одного авторитета. С очень смешным прозвищем, которое было тем не менее серьезным воровским именем, - С Печки Бряк.

Авторитет этот служил когда-то на флоте, успешно справлялся с боцманскими обязанностями, имел любимую присказку "Моряк с печки бряк" и строил планы на безбедную жизнь, а жизнь эта дала трещину, и все закувыркалось в ней, завертелось с невероятной лихостью...

На складе у бравого боцмана пропало шестьдесят килограммов дорогой краски, специально купленной на валюту в финском городе Турку для обновления посудины, на которой он плавал; вместе с краской исчезло шесть меховых, с кожаным верхом штурманских курток и кое-что по мелочи. Кроме того, в очень сомнительной заначке - старой банке из-под мебельного лака, находящейся буквально у всех на виду - под привинченной к металлическому полу лавкой, нашли два пакетика с мелким, похожим на крахмал порошком.

В одном пакетике было два с половиной грамма, в другом - четыре с половиной грамма белого, истолченного ступой в пыль вещества.

Проверили этот крахмал, оказалось - очищенный сильнодействующий наркотик.

И загудел боцман на полную катушку в места, не столь отдаленные. Сгинул бы там, подобно многим, если бы не его неукротимая жажда жизни да звериная, сильнее боли, тоска по свободе, по старой ржавой посудине под названием "Кандалакша", по ребятам своим, продолжающим весело тусоваться в дымном, редко проветриваемом, тесном кубрике, настолько тесном, что там люди иногда стояли стоймя, не могли развернуться - чтобы развернуться, надо было трех человек уложить на подвесные кровати, по тому редкостному духу братства, что бывает присущ разве что лишь морякам, да ещё летчикам, по красавицам, оставшимся в портах, где бравому боцману доводилось швартоваться, - по всему тому, что было на воле, но не было в зоне, за плотными рядами обмахренной ржавью колючей проволоки.

Он так рвался к воле, что превозмог все - и боль, и унижения, и попытки "опустить" его, то есть обратить в лагерную "женщину", а когда прижали так, что дышать стало невмоготу, бывший боцман взялся за нож. Он выгреб в лагерном море на поверхность, поднялся над всеми и получил почетный титул "вора в законе". Выше этого титула в том теневом мире нет ничего.

Поскольку он и в лагере часто повторял, особенно глядя сверху вниз на поверженного противника: "Моряк с печки бряк, растянулся, как червяк", то получил кличку С Печки Бряк.

Егоров знал боцмана в ту пору, когда боцман был Сергеем Михайловичем, а сам Егоров - Ванькой, Ваньком, набирающимся жизненного опыта в качестве палубного матроса второго класса.