Охота на Овечкина

В окно светила полная луна, не давая заснуть. Но он и не собирался спать. Спустя час после этого разговора Баламут Доркин сидел на подоконнике, глядя в окно на безбрежное, залитое лунным светом море листвы королевского сада, и тосковал. Не тосковал даже – душа его находилась в таком смятении, что выразить свои чувства словами королевский шут был не в состоянии.

Он вел себя сегодня ночью действительно как подонок и как последний идиот. Он прекрасно понимал это. Но не то из-за безмерной муки, которую он от себя уже не таил, не то просто из упрямства он не собирался отказываться от своих слов и намерений. Человеку за все приходится платить, это он знал давно. За каждую Богом данную радость и за каждый свой поступок, плохой ли, хороший. Вот пусть Овечкин и платит – раз оказался способен на то, чего не сможет никто другой.

Но сам-то он… Доркин и не подозревал, что в глубине души, оказывается, надеялся на невозможное. И даже когда в более счастливые времена он думал о замужестве своей принцессы, как о деле решенном, и готовился качать на коленях ее сыновей, он обманывал себя. Он обманывал себя все время. Не долг, не данное королю Дамора слово и не грядущая война беспокоили его, когда принцесса часами беседовала с Маколеем в лесу. Он просто ревновал, на что не имел никакого права. Так же, как сейчас безумно ревнует к Овечкину, хотя для ревности нет оснований. Ревнует только потому, что тот оказался сильнее и чище в своей любви…

Он вспомнил растерянное в первый момент лицо Михаила Анатольевича, когда тот услыхал, что должен жениться. И как он потом пожал плечами и сказал: «Ну, что ж, если вам так будет спокойнее». И больше ничего. Овечкин понял, и все поняли. Стыд-то какой, лицо горит… но он ничего не мог с собой поделать. Если он такой безумец…

Он даже не мог утешить себя мыслью, что любит принцессу сильнее, чем кто-либо другой. Не больше остальных, если не может переступить через свое чувство ради блага любимой. Что-то такое говорил ему об этом в свое время святой отец-нефелинец… тогда он не понял. Понял только сейчас. Ну, и что ему делать? Даже понимая, он готов убить их всех – принца Ковина, Овечкина, Маколея… каждого, кто смеет еще любить принцессу. И что он будет делать, если их затея удастся? Овечкин первый, сияя, помчится в Таквалу за молодым королем, Маэлиналь выйдет замуж. А что же он? Неужели поплетется следом в Таквалу, нянчить ее детей?

Он скорчился на подоконнике от невыносимого чувства презрения к себе. Умри, несчастный дурак! Уж на это-то у тебя хватит мужества. Ты стар и никому не нужен, шут, кроме своего короля…

– Доркин, – прошелестел из темноты спальни у него за спиной голосок чатури. – Ложись спать. Скоро светать начнет.

– Отстань, – грубо ответил Баламут, ненавидя себя и мучаясь от этого. – Тоже мне, нянька нашлась!

Он тоже поедет в Дамор. Сам по себе, втихомолку. Если дело дойдет до суда чести, Овечкину не справиться с Ковином, ни за что. Тогда-то он и пригодится. Он убьет Ковина накануне поединка, и все будет так, как он сказал колдуну. Без войны все равно не обойдется. Его поймают, узнают, естественно, – любимого советника короля айров хорошо знают в лицо при даморском дворе, и правда выплывет наружу. Тогда и Овечкину несдобровать… Что за черт, что же делать? Впрочем, когда Ковин начнет убивать Овечкина, тому точно так же будет несдобровать. Неизвестно, что лучше. Пожалуй, им всем, так или иначе, придется ехать в Дамор, чтобы в случае чего вытащить этого героического героя из передряги. Пусть живет…

Чатури не угомонился. Ленясь расправить крылья, он протопотал ножками по полу и вспрыгнул на подоконник рядом с Баламутом.

– Страдаешь?

– Ну почему ты такая тварь неделикатная? – огрызнулся королевский шут. – Что за манера говорить вслух все, что думаешь? Может, от этого неприятно кому?

– Ой-ой-ой, от кого я это слышу? Разве это не твоя профессия?

– Птичка…

– Молчу, молчу. Брось, Баламут. Последнее дело – страдать понапрасну.

– И что ты мне присоветуешь взамен? – с горькой иронией осведомился Доркин.

– Я спрошу у богов, – совершенно серьезно ответил чатури. – Они мне скажут. Ведь я люблю тебя, дурака…

Глава 32

Они въезжали в Дамор порознь, в разное время и разными дорогами. Босоногий колдун, Баламут Доркин и Пэк, провернув гигантскую работу по подготовке, собрались в столице на заранее намеченном постоялом дворе и ждали там приезда главного действующего лица. А Овечкин с Фирузой и Ловчим тем временем неторопливо ехали в наемном экипаже, вживаясь в атмосферу и проникаясь духом мира, уроженцев которого им предстояло изображать.