Охота на Овечкина

– Спасибо, – торопливо и неловко сказал он, – но вы, право же, напрасно беспокоитесь. Я ничего не хочу…

– А не хочешь, так и ладно, – покладисто отозвался старик. – Пускай стоит, авось, дождется своего часу.

Напоследок он выложил на стол деревянные ложки, простые, не покрытые ни росписью, ни лаком, и присел напротив Михаила Анатольевича на лежанку. Овечкин вновь поспешно отвел глаза.

– Не бойся меня, – добродушно сказал отшельник. – Я не причиню тебе вреда. Даже говорить ничего не стану, если ты не захочешь слушать. Ты и вправду не ведал, куда пришел?

Овечкин кивнул.

– Как же так вышло?

– Не знаю, – с тоской ответил Михаил Анатольевич. – Ничего не знаю. Они… Ловчий и Пэк обвинили меня в том, что я колдун, но я шел себе по Таврическому саду и совершенно не понимаю, как здесь очутился.

Хозяин молчал, и Овечкин робко поднял глаза.

Старик смотрел на него со спокойным любопытством, смягчавшим суровую аскетичность черт лица, и у Михаила Анатольевича немного отлегло от сердца.

– А вы настоящий отшельник? – неожиданно для себя самого спросил он вдруг.

Старик усмехнулся.

– Да вроде как. Можешь называть меня отцом Григорием.

– А Пэк и Ловчий… они настоящие?

Отец Григорий поднял косматые брови.

– Еще бы! Я, кажется, вовремя появился, если ты не успел понять, до какой степени они настоящие. Ловчий – лесной дух, повелитель всех здешних дубрав, и когда-то люди почитали его за божество. Приносили ему жертвы и испрашивали милости для удачной охоты. Все в прошлом нынче… Трудновато после такого смириться с забвением, как ты считаешь? Он и не смирился… нехорошие шутки шутит порой, да только я ему не указчик. А Пэк – и вовсе из дальних краев, и понятие милосердия для него столь же чуждо, как для тебя – сама мысль о возможности жить в огне.

– Это вас они тут охраняют?

Отшельник снова вскинул брови.

– Странная мысль! Зачем меня охранять? Дорогу ко мне найти может лишь тот, чья нужда велика, да и обидеть меня не так-то просто. Нет… они охраняют вход в другой мир. Ты – человек образованный, слыхал, должно быть, о параллельных мирах?

Михаил Анатольевич вытаращил глаза. Удивили его не столько параллельные миры – после всего-то сегодняшнего! – сколько упоминание о них из уст такого архаичного существа, как лесной отшельник.

Отец Григорий слегка усмехнулся, словно прочитав его мысли.

– И что же это за мир? – робко спросил Овечкин.

– Прекрасный мир, населенный такими, как Пэк, и еще более удивительными созданиями, о которых у нас знают лишь по сказкам. Опасный мир… для того и Стража, чтобы никакой бедолага вроде тебя не угодил туда ненароком. Но мы отвлеклись, сынок. Не хочешь ли ты вернуться к своим бедам и рассказать о том, что с тобой приключилось?

Михаил Анатольевич тяжело вздохнул. Воображение его силилось представить сказочный мир Пэка, и возвращаться к мыслям о своих злоключениях не хотелось ничуть.

– Что случилось со мной… но позвольте… если я вас правильно понял, Ловчий-то – существо из нашего мира? Значит, и у нас водятся такие…

Он уставился на отшельника во все глаза, пораженный этой мыслью.

– О чем это ты?

– О домовых, – выговорил наконец Овечкин страшное слово. – Они тоже существуют на самом деле?

– А как же! Существуют, только людям не показываются. Вернее, люди их больше не видят. Чтобы видеть, нужна вера. И отсутствие страха. В душах же нынешних уж и не знаю, чего больше – страха или безверия. А ты никак видел?

– Видел, – сказал Овечкин и содрогнулся. – Одного.

– Вот оно что! Чудно… неужели же это он тебя так расстроил?

– Нет… то есть да, конечно. Но дело совсем не в этом. Значит, вы в них верите?

Отшельник засмеялся.

– Трудновато было бы не верить, когда у меня тут свой живет вот уж лет четыреста!

Овечкин подпрыгнул и нервно заозирался по сторонам.

– Не бойся, не бойся, нету его сейчас. Мышковать ушел.

– Куда ушел?

– Успокойся. Никто тебя здесь не обидит. Расскажи лучше, что же тебя расстроило, если не домовой?

– Можно, я с ногами сяду? – вместо ответа спросил Овечкин, после отшельникова сообщения снова почувствовавший себя крайне неуютно.

– Садись, как хочешь, – старик с трудом сдержал смех, и Михаил Анатольевич, торопливо подобрав под себя ноги, неудобно скорчился на табуретке.

– Он меня очень напугал, – виновато сказал он в свое оправдание. – Так напугал, что я убежал из дому и боюсь возвращаться. Только не смейтесь надо мною, пожалуйста. Если б вы знали, что он мне предложил… я… я и вовсе жалею, что родился на свет!

– Вот как!

– Да… и вас вот совсем не удивляет, что я перенесся сюда из Таврического сада, а я чувствую, что схожу с ума… и все это…

Овечкин запутался и умолк. Ну, не в силах он был откровенничать, ни одному живому существу на свете не мог он поведать о том, что пережил на скамейке в Таврическом саду! Как говорить о себе такое? Отец Григорий тем временем пристально смотрел на него, и он опять отвел глаза, чувствуя, как кружится голова и как невозможность происходящего снова туманит сознание.