Охота на пиранью

— Ну зачем так говоришь, симпатичная? Ага, я, должно быть, к тебе приставал только что, да? Платье порвал, да, в кусты тянул? А ты вырвалась и в милицию прибежала… Вот не люблю я, капитан, когда наглеют без всякой оглядки на свою убогую астрономию… Ну что, будить Инала? Или дать тебе на бутылку, и езжай себе к киоску — там, у вокзала, открыто еще… Пьяный, да? Не хватило?

— У меня потерпевшая, — ледяным тоном сказал капитан.

— Дурь у тебя в голове, а не потерпевшая. Иди, мой хороший, отсюда по-доброму, пока Инал не проснулся… С потерпевшей придешь утром, только не забудь прихватить казенную бумажку, на которой уважаемый товарищ прокурор расписался в нужном месте, — а то и днем ворота не открою, повестку пришлешь, как положено…

Все, пора работать… Чуть откинувшись назад, Мазур прижался спиной к толстому стволу тополя, не отнимая от глаз прибора, дважды нажал на курок.

Глушитель выплюнул две желтых вспышки, сопровождаемых не особенно громкими щелчками, — хороша машинка, машинально отметил Мазур, не кустарщина — и человек с собакой перестали жить. Он громко свистнул, подавая сигнал, рванулся вперед, перекидывая прибор за спину. Когда левая нога наступила на забор, собрался, сгруппировался и прыгнул во тьму вытянутыми руками вперед.

Крутанув сальто над колючей проволокой, приземлился на согнутые ноги, не выпрямляясь, длинным прыжком ушел в сторону, распластался на холодном бетоне. У ворот сверкнула неяркая желтая вспышка, послышался шум падающего тела, по двору тут же полоснул луч фонаря — Крест с капитаном ворвались в калитку.

Из окна рядом с крыльцом через стекло посветили фонарем. Мазур послал туда пулю, переместился правее. Фонарь моментально погас, но пробитое пулей каперанга стекло тут же разлетелось вдребезги — внутри засветилась, запульсировала небольшая желтая бабочка, слышно было, как в забор попадают пули, автоматная очередь прошла наискосок над тем местом, где только что был Мазур. На фоне стены из светлого кирпича четко выделялись силуэты Креста и Гоши, прижавшихся слева от двери.

Еще одна очередь из бесшумки хлестнула по двору, наугад нащупывая противника. Мазур приподнялся на корточках так, чтобы голова не поднялась выше подоконника, пробежал вдоль боковой стены. В доме слышалась возня. Перехватив фонарик, Мазур выбил им стекло, как дубинкой, тут же зажег фонарик, бросил внутрь — и прыгнул следом. Отпрянул в угол, прижался к стене.

В богато обставленной комнате никого не было. Вскрики и визг слышались совсем рядом. Подобрав фонарь, Мазур переместился к двери, распахнул ее пинком, выскочил, двигаясь в нечеловеческом ритме. Коридор. Ковер. Движение…

Выстрелил по смутно белевшему силуэту — тот скорчился, обеими руками схватившись за грудь, опустился на пол. Мазур уже бежал мимо него к другой двери, полосуя стены белым лучом фонаря, держа его на отлете, высоко над головой, так, чтобы светил сверху вниз, а противник никак не мог сориентироваться, выстрелить прицельно…

Погасил фонарь, замер, прижался к стене, стараясь не дышать. Где-то слева послышался шум — там должна быть входная дверь… Нет, тяжелое дыхание ему не почудилось — едва различимая во мраке фигура медленно перемещалась по стеночке, то и дело сторожко замирая. Проникавшие в окно отблески фар машины отразились от металлического предмета в его руке. Мазур, не шелохнувшись, помня о «языке», терпеливо ждал, пока не ощутил запах хорошего мужского одеколона и спиртного, — и тогда по всем правилам ударил, выбивая пистолет из руки, валя в беспамятство. Отпрянул за массивный шкаф.

Дверь распахнулась, откуда-то сверху ударил луч фонаря — точно такого, как у Мазура. Он включил свой, прямо-таки на лету, отбрасывая подальше от себя, — и успел заметить в кувыркавшемся луче искаженную физиономию Креста. Тихо позвал:

— Крест!

Но пуля из бесшумки успела ударить в пол рядом с упавшим фонариком. Крест, светя мимо Мазура, подбежал и встал рядом:

— Что там?

— Вроде все… — выдохнул Мазур.

— Гоша, пошел! Кто это? — Крест посветил фонарем вниз. — Ага, Инал… ты что, его…

— Жив, — сказал Мазур.

— Порядок, вяжи! Двух мы положили, вроде никого бы не должно…

Они озирались, обратившись в слух. Ни малейшего звука. И двинулись по комнатам, тихонько распахивая двери, светя сверху вниз. Вновь оказавшись в том коридоре, Мазур посветил на пол — накрашенная мордашка, исказившаяся в немом ужасе, неподвижные глаза широко открыты, белая ночнушка, дешевенькое ожерелье на шее…

«Принесло тебя, дуреха», — подумал Мазур, не способный сейчас испытывать какие-либо чувства, а уж тем более угрызения совести — некогда было.

Обойдя дом и двор, они убедились, что живых обитателей в нем больше не осталось. Из-за колючей проволоки никто не сумел бы выбраться со двора через забор…

— Двоих, говоришь, положили? — спросил Мазур. — При нем что, четверо было, а не трое?

— Трое, — сказал Крест, ощерясь. — Шлюшка какая-то подвернулась, не отпускать же… Пошли, полкан, живо! Нам с ним еще потолковать надо… Гоша, ворота карауль. Главная-то работенка только и началась…