— Сначала мне говорили, что через год отпустят. Императорские рудники были адом на земле, и наши жизни мало кого заботили. Я скучал по жене, ненавидел себя и мечтал о том, как освобожусь, вернусь к работе плотника и забуду все, как страшный сон. Но прошло время, год растянулся на два, три, и я понял, что свободы мне не видать. Тут-то и объявился наш спаситель. Мы не знали его имени, да и его самого в лицо не видели, но его сподвижники каким-то образом сумели найти лазейку, чтобы доносить до нас информацию снаружи. Готовилась настоящая революция. Переворот. Я не был у руля, но был знаком с мехом, который показывал мне письма с подписью «Олсен». В них была вся информация по времени, месту. Детальный план захвата рудников и нападения на императорский дворец. Он же снабдил нас оружием, приказав использовать его в строго назначенный день. Стражу рудника положили быстро, а потом мы всем скопом бросились в столицу и не останавливались, пока не достигли дворца. Было темно, я, хромая, брел по аллее, как вдруг увидел в свете газового фонаря знакомое лицо. Моя Джина держала на руках девочку. Та была без сознания, больше похожая на неживую куклу. Увидев меня, жена даже не удивилась, только пробормотала, что ребенка надо спасти.
— Лекса, — произнес Макс и прижал меня к себе еще сильнее.
— Да, это была она. Правда, узнал я об этом слишком поздно. Я схватил ее на руки и хотел увести жену подальше от творившегося там кошмара, но раздался выстрел, и Джина упала на землю. К нам кто-то приближался, но мне было плевать. Так бы и лег рядом с ней, отдавшись на волю судьбе, но она, умирая, молила меня спасти ребенка. Я не смог противиться ее последнему желанию и сделал так, как она меня просила. Вместе с Лексой спрятался в привокзальной гостинице. Когда все закончилось, я забрал тело Джины и привез сюда, домой, где и похоронил. Я не знаю, что за ранение было у ребенка, кажется, что-то с головой. Местный врач сказал, что память может к ней и не вернуться. Прости Лекса, я не отдал тебя родным, и не смог подарить родительскую любовь. Я знал, что ты была несчастна здесь со мной и не сделал ничего, чтобы это исправить.
— Но почему? — я не собиралась задавать этот вопрос, но слова сами сорвались с губ.
— Я слишком поздно догадался кем ты была и попросту испугался. Мне казалось, стоит только открыть рот, как меня тут же лишат головы за укрывательство. Я, как-никак, тоже участник бунта. А еще я винил тебя в смерти Джини. Я считал, что, если бы не ты, она осталась бы жива, и эти мысли сводили меня с ума. Если бы не Серина и наш малыш, после твоего ухода я бы спился и умер. Она вдохнула в меня жизнь и помогла избавиться от мучивших меня демонов. Я понимаю, что не заслуживаю прощения, но хотя бы могу рассказать тебе эту историю.
На кухне повисла тяжелая тишина, которую прервала тетушка.
— Как бы там ни было, мистер Карелл, вы спасли мою племянницу. За одно это я буду благодарна вам до скончания своих дней. Я нашла ее, и это самое главное. Своих детей у меня быть не может, к сожалению, но тот наследник, которого подарит нам Александра, займет трон и, я уверена, будет лучшим правителем, чем я, или мой покойный брат. Бодлеры причинили много горя этой стране, и я рада, что у следующего императора, или императрицы, будет другая фамилия.
Максим перевел на меня недоумевающий взгляд. Я прикусила нижнюю губу, тихонько кивнула и, затаив дыхание, стала ждать его реакции.
Недоверие сменилось удивлением, а удивление ликующей радостью, что разгладила морщинки на лбу и вернула в любимые серые глаза задорные огоньки. Хватка на моей талии стала не такой сильной. А во взгляде читалась нежность и страсть.
Выстрелы прогремели ровно в том момент, когда с моих губ готовы были сорваться слова любви. Яркие вспышки перед глазами. Кричащие люди. Придавившее меня к деревянному полу тяжелое тело моего мужчины.
И кровь.
Повсюду кровь.
— Лекса, — хриплый голос был полон боли, — беги, малышка. Спасайся.
Я не сразу поняла, что кричу его имя. Туманная пелена встала перед глазами и приходилось фокусировать взгляд, чтобы разглядеть любимые черты. Черные, спадающие на лоб пряди, чувственные губы, где нижняя пухлее верхней.
Рядом с нами раздавался топот, меня звали по имени, дергали за руку, а я ничего не хотела замечать.
— Детка, ты должна знать, — слова давались ему с трудом. Я видела это, но не могла ничем помочь. Грудь разрывало от боли, а сердце готово было вырваться наружу, — я люблю тебя так, как никого и никогда не любил. Прошу, спрячься, пока не поздно.
— Прекрати, Волконский. Ты не умрешь! Не имеешь права! НЕТ! — ярость в моем голосе его не проняла.
Он даже усмехнуться смог, почти как раньше, когда единственным его желанием было вывести меня на эмоции. Взбесить. Поцеловать.