Охота на рэкетиров

Желудки новобранцев, изнеженные домашней пищей, отвратительный солдатский паек по началу не воспринимали вовсе. Рацион был — хуже не придумаешь. Каша из сухой картошки казалась и на вид-то не аппетитнее угольной пыли, а на вкус — и того хуже. Все это сдабривалось либо ущербными кусками минтая, либо зеленым салом, на котором вполне реально было обнаружить штампы времен Второй Мировой войны. В добавок ко всему, стоило взводу молодых солдат усесться в столовой за столы, как почти что сразу поступала команда старослужащего сержанта «закончить прием пищи». Офицеры в творимый «дедами» произвол либо предпочитали не вмешиваться, либо поощряли его. Это у них считалось дисциплиной. Протасов, с непривычки, немного ошалел, здорово сбросил вес и приобрел мешки под глазами. К концу первого месяца службы он не досчитался трех передних зубов. Сильные боли в животе не оставляли его в покое, а их вечный спутник, жестокий и неудержимый понос, преследовал Валеру по пятам, доводя буквально до ручки.

Стычки с кавказцами начались с первых дней службы и не утихали до конца. Валерию приходилось вступать в схватки значительно чаще, чем это бывало на ринге. Славяне в части были разобщены и подавлены морально, как случалось тогда сплошь и рядом. Старая идиотская армейская поговорка «земляку по рогам надавать — все равно, что дома побывать», возникла не на ровном месте. В жизни именно так все и обстояло.

В таких вот нечеловеческих условиях Протасов сначала сблизился, а вскоре и сдружился с Владимиром Волыной. Волына тоже был из Украины, родом из Цюрюпинска, что совсем недалеко от Херсона. По понятиям разношерстной Советской Армии Волына и Протасов являлись почти стопроцентными земляками. Оба принадлежали к одному призыву.

Протасов и Волына прослужили два года. Плечом к плечу бились с кавказцами, туркменами, прибалтами и прочими нацменами, вместе ходили в увольнения и самоволки, делили радости и невзгоды службы. Демобилизовались в один день и час и, отметив это знаменательное событие ураганной пьянкой в ротной каптерке, вместе отправились домой.

По пути, лежа на третьих, багажных полках плацкартного вагона, Волына упорно звал товарища в гости.

— Да чего ты киснешь, земеля, — заплетался языком Вовчик, потому что прихваченный с собой спирт был на исходе. — Хрен ложить на твой Киев. Захочешь — навсегда у меня останешься.

— Да чего у тебя делать-то? Среди степей, в натуре?

— Головой думай, зема. Мой родной дядька — начальник всей районной милиции. Подадимся в органы и будем жить, как у Бога за пазухой.

— Женим тебя, — продолжал строить радужные планы Вовчик, — Девки у нас — огонь, а не девки.

Протасов печально кивал, но сам рвался в Киев, где его, как он надеялся, ждала комната в общежитии для семейных студентов и горячо любимая жена Оленька.

Правда, с женой что-то обстояло не так. Что именно, Протасов не знал, и это разрывало на куски его любящее сердце.

Первый год службы все вроде бы было в ажуре. Ольга строчила письма с частотой зенитного пулемета и однополчане завидовали Валерию всеми видами зависти. Кто черной, а то и по-доброму. Люди-то везде разные.

На втором году Протасовской службы случился какой-то сбой, перелом, письма от жены пошли значительно реже, а потом и вовсе перестали приходить. Протасов пробовал что-то узнать, да возможности у него были не те. Однокурсники практически поголовно пребывали в сапогах, группы в институте стали вдовьими. Так что спрашивать Протасову было не у кого.