Охота на рэкетиров

Через час в отделение прибыл тучный пожилой полковник. Стоило нарядить полковника в шаровары, обуть в трофейные сапоги с загнутыми кверху носками, снятые с самолично зарубленного янычара, обмотать поясницу шитым бисером кушаком да привесить к бедру кривую саблю — лучшего воплощения Тараса Бульбы было, пожалуй, не сыскать. Лихие усы и почти казацкий чуб уже присутствовали на месте.

Грузного полковника сопровождал одетый по гражданке мужчина, в котором Протасов, к огромной радости и облегчению, узнал Вовчика Волыну. Армейские друзья бурно обнялись.

Безо всяких формальностей троица покинула отделение. Выглядело мероприятие легко и просто, как будто бы старый дедушка забрал младшеклассника с продленки. Правда, по пути Вовчику пришлось подпирать Протасова плечом. Они уселись в черную служебную «Волгу» и направились в город Цюрюпинск.

— Ну вот, — лыбился от уха до уха Вовчик. — Хотя бы через десять лет в гостях у меня побываешь, земеля…

— Это… — потихоньку приходил в себя Протасов. — Это… То есть… «Ниссан-патрол» бы мой у них забрать…

— Как говна, так и ложку? — заржал Вовчик.

Смех вышел не слишком искренним, из чего следовало, что Вовчик хорошо знает местные расклады, о которых Валерию оставалось только догадываться.

— Ты, брат, радуйся, что живым вышел…

— Да я радуюсь, — честно признался Валерий.

— Так чего про джип заладил, зема? — еще шире улыбнулся Вовчик. — Джип, он что — кусок железа говеного.

Заметив, как вытянулось лицо Протасова, Вовчик успокаивающе добавил.

— Ладно, земеля. Не вешай нос. Дядя Гриша чего-нибудь придумает…

— Не балаболь, Володя, — осадил племянника полковник. — Хватит языком мести.

«Волга» доставила Валерия с Вовчиком к небогатому сельскому дому на самой окраине Цюрюпинска.

— Спасибо, дядя Гриша, — сказал Вовчик, покидая машину.

— Спасибо Вам, — скромно добавил Протасов.

Полковник сдержанно кивнул, пообещал посодействовать с джипом, вслед за чем служебная «Волга» унесла его прочь. Куда-то в сторону центра города.

Старые друзья плечом к плечу вошли в неказистое жилище. Дом был одноэтажным, выглядел древним и очень ветхим. Из тех, в которых лучше не чихать, чтобы не вызвать обвала. Двор оказался забитым полагающимся в таких случаях мусором, серыми от времени досками, кусками шифера, черепками горшков, ржавыми железяками, колесами, остовом детской коляски и много еще чем, все в том же духе.

Двери были перекошены и протяжно заскрипели, пропуская приятелей внутрь.

— Я с мамкой живу, — извиняющимся тоном предупредил Волына. — Она, того… не ходит почти.

Штукатурка стен и потолков кое-где осыпалась, обнажая проволочные сетки каркаса вперемешку с какой-то соломой. Дощатый пол стонал под ногами.

— Копыта не сломай, — вполголоса произнес Вовчик.

В комнате стояли кровати армейского образца времен министра обороны СССР товарища Малиновского,[36] если не более отдаленных. В углу примостилась сложеная из огнеупорного кирпича закопченая крестьянская печка. Именно того типа, на которой Иванушка-дурачок в сказках катался. Пахло сыростью и старьем, со слабым оттенком квашенной капусты и еще чего-то съестного.

— Так вот и живешь? — спросил Протасов, брезгливо наморщив нос.

— Угу, — уныло отозвался Вовчик.

— Голимый сарай, — пробормотал Валерий.

— Чего ты говоришь? — не расслышал Волына.

— Мать то где? — предпочел не уточнять свою оценку Волыниного жилища Протасов.

— Да там, — Вовчик смущенно улыбнулся, неопределенно махнув куда-то в сторону сеней. — Во второй комнате. Чтобы нам не мешать…

— Не женатый? — спросил Протасов, хотя, пожалуй, мог бы и не спрашивать.

Вовчик мотнул головой.

— Где ж твои девки-огонь? — Валера припомнил слова Вовчика десятилетней давности.

— Испеклися девки, — ковыряя в носу, мрачно признался Волына, — перегорели, зема. Все до единой. По-любому.

— Я думал, ты в органах, блин?

Вовчик окончательно сник.

— Такие дела, зема… — сказал он как-то неуверенно, — такие дела, что уже нет…

Протасов понимающе хмыкнул, хотя, конечно, ни черта не понимал. Кроме того, что жизнь, бывает, поворачивается разными местами, иногда и жопой, от тюрьмы и от сумы никому зарекаться не стоит, так что и удивляться нечему.

— Зато ты, зема, крутой, — протянул Волына, прочитав протасовские мысли у того на лице.

— Крутой, — коротко кивнул Валерий, — и круче меня, только мои уши.

Оба неловко топтались посреди убогой комнаты.

— Пожрать бы чего, — прервал затянувшееся молчание Протасов.

Вовчик сразу оживился. Приятели сварганили ужин. Вовчик куда-то вышел, вернувшись в комнату с трехлитровой банкой самогона.

— Сам гонишь, братишка?

Вместо ответа Волына наполнил стаканы до краев.

— Ну, за встречу, — сказал Вовчик, поддевая вилкой целый стог квашенной капусты.

— За встречу, — эхом отозвался Протасов. Оба опрокинули стаканы. Волына крякнул, прослезившись.

Протасов задохнулся и полез в сковородку за яичницей. Сковородка была глубокая, чугунная. Яйца — оранжево-красные, настоящие, от крестьянских кур, не имеющие почти ничего общего с теми блеклыми образинами, которыми питаются горожане.

— Уф, хорошо!