Охота на сокола

– Здесь сиди, – нарочито грубо рявкнул он, ткнув пальцем в тёмный угол возле входа. – Закончится дождь – чтобы свалила и больше никогда здесь не появлялась! Это моё место, поняла?

Дохлятина слабо кивнула, опускаясь на пол и сжимаясь комочком возле стены. Обняв себя руками, она бессильно уронила голову на грудь, и вода с её жутких, словно обкусанных собаками волос закапала на и без того мокрые коленки.

У Бена свело зубы от того, как жалко она выглядела в этот момент. Дерьмо, только расплакаться из-за какой-то тощей доходяги не хватало! Нет, нельзя жалеть! Нельзя привыкать. Здесь каждый сам по себе и сам за себя!

Забравшись на тёплую трубу, парень отвернулся к стене и закрыл глаза, стараясь не думать об очкастой малявке, вторгшейся в его личное пространство. Когда он проснётся, её уже здесь не будет, а вместе с ней исчезнет и неуместное для бродяги чувство жалости.

Громкий чих заставил Бенджамина подскочить на месте и грязно выругаться.

– Ты… – выдавив из себя ненавистное и проскальзывающее сквозь сжатые зубы со свистом, парень скатился со своего уютного и тёплого места, нависнув над трясущейся, словно мокрый лист во время грозы, девчонкой.

Она подняла голову, и Бена от беззащитности её взгляда словно под дых ударило. Больно. Невыносимо. До остановки дыхания. До спазмов в мозгу и сердце. Так на него смотрела мама. В тот день, когда он видел её в последний раз.

– Вставай!

Голос Бенджамина дал сбой, впрочем, как и выдержка. Видя, что дохлятина затравленно вжимается в стену, явно решив, что её сейчас вышвырнут на улицу, парень рывком вздёрнул её с пола и потащил к своей лежанке.

Сейчас в глазах цвета сольвейта плескалась вселенская растерянность. Такая всеобъемлющая, что Бен даже позволил себе улыбнуться.

Смешная. Нескладная. Дохлятина. И какой бес его дёрнул с ней связаться?

– Раздевайся, – вертя головой по сторонам и прикидывая, куда можно повесить просушить платье доходяги, Бен не заметил исказившего её лицо испуга. – Снимай своё барахло! Не хватало ещё, чтобы ты тут от горячки окочурилась. На, вот… – вытащив из коробки свою чистую толстовку, парень ткнул её растерянно моргающей девчонке. – В моё переоденешься, пока твои вещи сохнуть будут. Ты глухая, что ли?

Злясь на то, что непрошенная гостья даже такой простой вещи без его помощи сделать не может, Бен стал стаскивать со свалившейся на его голову побродяжки мокрое, прилипшее к тщедушному телу, платье.

Костлявые руки взлетели вверх, а затем это чахлое нечто прикрыло свою впалую грудь ладошками, как будто там было на что смотреть. Бен в очередной раз выругался, глядя, как щеки девчонки наливаются ярким румянцем.

– Да нужна ты мне! Я на тебя вообще не смотрю. Дохлятина…

Раздражённо просунув её руки в рукава куртки, Бен практически завернул девчонку в свою одежду, а потом на секунду завис, кривя губы и разглядывая девочку с каким-то мазохистским упрямством.

Цыплячья шея, торчащая из ворота слишком большой для неё одежды, казалась соломинкой: ударь по затылку и переломится, а уродливые очки отлетят в угол вместе с головой.

– Что с твоими волосами? Ты что, лишайная? – брезгливо разглядывая залысины на её висках и макушке, Бен на всякий случай отодвинулся в сторону.

– Нет, – жалобный голосок девчонки был похож на мышиный писк. – У меня были длинные волосы. В приёмнике, куда меня привезли, чтобы передать в семью, когда умерла мама... старшие девочки ночью мне их сначала ножницами обрезали, а потом хотели обрить наголо… И я убежала.

Дохлятина закусила губу, силясь не заплакать, и парень угрюмо хмыкнул, хорошо понимая её чувства. Слабых всегда обижали. Бен слабым не был. Он всегда бил первым.

– Ложись, – подтолкнув девочку к лежанке, Бенджамин указал на место возле стены. – Будешь спать под стенкой. Там труба тёплая. И обувь сними. Пусть высохнет.

– А ты?..

В очках её глаза казались просто огромными, и было в этом её: «А ты?» что-то такое… Словно ей было не всё равно. Всем наплевать на него, а этой замухрышке – нет.

– А я с краю лягу, – буркнул Бен, и тут же, напуская на себя привычную грубость, гаркнул: – Будешь вертеться и мешать мне спать – вышвырну на улицу под дождь! Поняла?

Дохлятина затравленно кивнула и, юркнув под стенку, скрутилась, поджав под себя острые коленки.

Дались ему эти коленки! Почему, глядя на них, в душе просыпается жалость и желание защищать эту очкастую глисту?

– Тебя как зовут? – укладываясь рядом, Бен поёрзал по ставшей непривычно тесной лежанке и, не придумав ничего лучше, для собственно удобства обнял дохлятину, подтянув себе под бок. – Так теплее, – будто оправдываясь, пробормотал он.

– Меня зовут Лэнси, – шепнула девочка, и вдруг доверчиво прижалась спиной к его телу. – Спасибо!

В груди защекотало от какого-то непривычного разливающегося тепла. Обняв дохлятину крепче, Бен накрыл себя и её купленным по случаю на «реквизированные» деньги шерстяным пледом, обречённо выдохнув в мокрую макушку девочки:

– Спи.