Ну а я, в свою очередь, дивился на собравшихся по примерно тому же поводу. Чтобы этак вот ловко обращаться со столовыми приборами, не держа при этом локтей на столе, да ещё и не капая вином или мясной подливкой на парадные накрахмаленные мундиры, – это точно «двадцать лет учиться надо», как говаривал товарищ Бывалов в старой (для меня) кинокомедии «Волга-Волга»!
Хотя, пока присутствующие чинно и практически молча ели и пили, было ещё ничего. Но чуть позже, когда собравшиеся понемногу насытились, дополнительно подогрев своё любопытство дозами алкоголя, вечер неизбежно перешёл в стадию беседы, и мне пришлось, что называется, отдуваться. И поскольку всем сразу же было очевидно, что по-русски я вполне себе говорю, изобразить попку-дурака и отделаться классическими репликами типа «моя твоя не понимай» или «в Греции всё есть» у меня не получилось категорически.
Как водится, дамы офицерши зашли, что называется, издалека, как это тогда было принято в светских и не очень компаниях (и, кстати, не только в царской России), начав с погоды и природы. Делать нечего, пришлось рассказывать им про Африку, львов, слонов и прочих леопардов с гепардами, в основном в пределах познаний (а точнее, «верхушек»), которых я нахватался из National Geographic.
Пересказывать своими словами то, что когда-то видел на экране телевизора, – занятие неблагодарное. А в целом у меня получилось нечто в стиле известной песни Александра Городницкого про сенегальскую любовь вприглядку, ну вы, надеюсь, помните: «крокодилы, пальмы, баобабы и жена французского посла». Тем не менее не только дамы, но и отдельные господа офицеры в промежутках между очередными рюмками внимали мне вполне восхищённо, некоторые даже чуть ли не разинув рот. В общем, беседа была долгая, и от всех этих некстати залипших в моём мозгу после просмотра старых географических карт названий типа Бечуаналенд, Танганьика, Начингва, Катанга, Костерманвиль, Букама, Мазабука у меня заболели челюсти, стал заплетаться язык, и к тому же я исчерпал практически до дна багаж своих знаний об Африке.
Потом, после некоторой паузы, кто-то из господ офицеров некстати сморозил что-то про Англо-бурскую войну, и изрядно поддатый Майский быстро и ненавязчиво-легко проболтался о том, что перед ними сидит непосредственный участник этой войны, то есть я. Вот радость-то!
Я приготовился было врать про нелёгкую жизнь фронтового снайпера (с поправкой на то, что тогда не было никаких оптических прицелов, – просто пересказать своими словами какую-нибудь «Битву за Севастополь» тут бы категорически не проканало), но, как оказалось, представления об этой африканской войне здесь были сугубо романтические.
Поэтому слегка пьяненькие дамочки и обе юные барышни (этим практически не наливали – малы ещё), томно поедая меня синими очесами, начали просить «чего-нибудь этакого».
На что именно они намекали, понять было сложно. Чего «этакого» из категории того, что они не видели, я им мог предъявить?
В общем, я понял, что, похоже, придётся вспомнить кое-какие иные навыки, и потребовал гитару. Была слабая надежда на то, что инструмент не сыщется, но, хоть и не сразу, гитару нашли. Богатую. Прямо-таки в цыганском стиле, даже с розовым бантом на грифе.
Если честно, играть я почти что не умею, так, древнее дворовое баловство, которое не особо пригодилось по жизни. В целом, как я для себя определил, получается у меня это практически как хером по струнам. Даже для внутреннего потребления – очень так себе, позорище, Эдуард Суровый какой-то. Но, если вдуматься, те же Окуджава и прочие Галичи тоже не были Высоцким, Зинчуком или Ричи Блэкмором, а просто предпочитали декламировать свои стишата под некий условный «трень-брень» по струнам. Ну а если кто-то потом придумывал для их стихов приличную музыку – это уже совсем другая история, не имеющая отношения к самим поэтам.
Короче говоря, я рискнул. Взял гитару и, как мог, запел: