Охота на сурков

Господин Душлет покачал седой головой с косматой курчавой гривой и прошептал, мол, нет, этот человек — не местный, тем не менее у него значок проводника, к тому же маршрут уже твердо установлен: во второй половине дня надо дойти до горного приюта Боваль, завтра до восхода солнца пересечь Мортерач и добраться до Исла-Персы, а оттуда через ледник Перс и перевал Дьяволеццу спуститься к первым домам Бернины; маршрут не трудный, «просто вверх и вниз». (Иногда мне казалось, что граубюнденский немецкий звучит совсем как арабский.) Смущенный своим намерением ни с того ни с сего отослать проводника, я вдруг вспомнил события последней среды, той среды, которая прошла под знаком несчастья: смерть Джаксы, Эрнста Людвига Кирхнера, де Коланы. Остановившись у глетчера Мортерач, услышав стрекотание пулемета и тут же вслед за этим крик (как потом выяснилось, Фатерклоппа), я сказал тен Бройке, что был бы не прочь пройти по маршруту через Дьяволеццу. Неужели мои слова возымели действие? Неужели Йооп дал мне понять, что он простил почти символическую пощечину, и послал сюда этого Клалюну?

Вняв моей просьбе по возможности любезно спровадить проводника, но при этом выспросить у него, не послан ли он Йоопом тен Бройкой из «Акла-Сильвы», Душлет вышел и направился к сараю, а мы с мадам Фауш украдкой выглянули из приоткрытого окошка с тусклыми стеклами. Вскоре незнакомец с лицом индейца опять затолкнул в сарай розвальни, перекинул через плечо засаленный рюкзак, из которого торчали два ледоруба, и с нарочитым хладнокровием прочертил в воздухе чубуком трубки прямую. После чего отправился восвояси, а господин Душлет доложил, что мое предположение было правильным. Не кто иной, как голландец из «Акла-Сильвы», поручил Касперу Клалюне — основная база проводника была в Поскьяво — провести господина *** через Дьяволеццу. Его, Клалюну, совершенно не волнует, что запланированная экскурсия по маршруту Дьяволецца сорвалась, ведь за экскурсию уплачено вперед.

Странно. Надо бы позвонить в «Акла-Сильву». Сказано — сделано. Но к телефону никто не подошел.

После обеда небо покрылось облаками, напоминавшими громадные ватные тампоны; в первый раз за долгое время в Энгадине с его хваленым климатом стало душновато; я почувствовал жжение в глазах, что предвещало приступ сенной лихорадки, и вспомнил предсказание доктора Тардюзера: примерно через месяц здесь зацветет трава и начнет осыпаться пыльца.

Мысленно я перебирал, что мне следовало и чего не следовало делать: следовало получить письмо Тессегье, отправленное до востребования на главный почтамт Санкт-Морица, не следовало дожидаться возвращения Ксаны из Альп-Грюма, следовало надеть пражский фланелевый костюм, сунуть в карман эфедрин фирмы «Мерк» и перекинуть через руку светло-голубой шарф Полы, следовало отказаться от комнаты у мадам Фауш (жжение в глазах было вполне достаточным основанием), попросив ее передать Ксане, что, поскольку здесь нельзя купить антиаллергический препарат английского производства, я в последний раз поехал «в город». Да, в последний раз я сел в небесно-голубой, идеально чистенький игрушечный вагончик граубюнденской железной дороги и столкнулся с персонажем, который всегда казался мне прямо-таки уникальным, а именно с кондуктором швейцарской федеральной железнодорожной сети в темно-синем мундире без единой пылинки, с необычайно элегантной кондукторской сумкой из красной блестящей кожи на таком длинном ремне, что она болталась где-то у кондукторских колен.

Я совсем не предполагал, что очень скоро наскочу на Черную Шарлотту.

Карл Отто Шварцвальд, он же Черная Шарлотта, был завсегдатаем знаменитого берлинского кафешантана «Эльдорадо» — пристанища гомосексуалистов; кафешантан помещался на улице Лютера неподалеку от варьете «Скала», где в 1931 году долгое время гастролировал Джакса. И вот однажды вечером в «Эльдорадо» забрел Гюль-Баба с Эльзабе и Ксаной, которую сопровождал я. Блондинка Ганзи, педик, изображавший пышную блондинку, с такой розовой холеной кожей и столь ловко приделанной резиновой грудью, что никто, кроме посетителей кафешантана, нипочем не признал бы в нем мужчину, — так вот этот Ганзи приветствовал Джаксу со сцены и привел публику в неописуемый восторг. А позже к нашему столику подсел Черная Шарлотта — худое создание с костлявой шеей и с крючковатым носом, кончик которого нависал над ярко намалеванным ртом; в отличие от Блондинки Ганзи, Черная Шарлотта был на редкость уродлив.