Охота на свиней

В жизни господина Бьёрка все имело веские причины. Господин Бьёрк так добр. Если госпожа Бьёрк забудет, как надо себя вести, он напомнит ей об этом. Если она вдруг впадет в депрессию — а на нее находят иногда такие маленькие приступы депрессии — он всегда поинтересуется, в чем причина. Неблагодарная госпожа Бьёрк истерически кричит: «Я не знаю, почему у меня депрессия, но я не хочу, чтобы мою депрессию разбирали по косточкам и признавали резонной!»

Тогда господин Бьёрк добродушно отвечает, что он просто пытается понять. И госпожа Бьёрк сдается и начинает перечислять одну причину за другой, но причины должны быть вескими, и господин Бьёрк разбирает их по косточкам, разбивает в прах и отказывается признать таковыми.

Господин Бьёрк так добр. Каждый свой выговор он начинает со слова: «Дорогая!». Но под конец — нет, господин Бьёрк на редкость терпелив, но под конец госпожа Бьёрк понимает, что все эти ее депрессии вызваны просто тем, что она на редкость дурной человек.

— Да нет же, нет, — добродушно возражает господин Бьёрк. — Просто у тебя слишком много свободного времени, вот ты и воображаешь всякие глупости. Ты должна найти себе хобби.

И он предлагает одно за другим: бадминтон, любительский театр, бридж, филателия, и госпожа Бьёрк не разбирает его доводы по косточкам, не разбивает их в прах, она соглашается на бадминтон. Если она начнет хотя бы раз в неделю играть в бадминтон, с депрессиями будет покончено.

Конечно, при условии, что с ней будет играть господин Бьёрк.

— В своем ли ты уме? Где мне взять на это время?

Даже у доброты господина Бьёрка есть предел.

Госпожа Бьёрк не хороший человек. Мало того, она на редкость дурной человек. У нее нет ни одной веской причины уйти от господина Бьёрка. Во всяком случае такой причины, на какую она может сослаться, кроме той, что вся ее жизнь, какой она стала, кажется ей ошибкой, она стала ошибкой и была ошибкой по крайней мере последние девять лет, а впрочем, наверняка еще дольше.

И вдобавок идет дождь.

20

Госпожа Бьёрк принадлежит к числу людей, которые обдумывают, в каком месте на платформе метро встать и в каком вагоне ехать. Хорошо бы оказаться как можно ближе к нужному выходу. И она прикидывает, где север, где юг, что у нее справа, что слева.

Госпожа Бьёрк объясняет это желанием сэкономить время и не делать лишних шагов, но на самом деле выигрыш во времени никакого значения не имеет, главное уберечь себя от мелких огорчений; от такого вот огорчения она не может отделаться, если не определит правильного места на платформе (она способна загрызть себя, увидев, что ошиблась).

Крупные горести госпожу Бьёрк не угнетают. В них можно признаться, от них отмахнуться. Смерть или другой несчастный случай — это конкретные катастрофы, а потому их можно как-то одолеть.

Иное дело огорчения мелкие, к примеру, когда наутро после вечеринки тебя гложет ощущение, что ты слишком много болтала и рассказала людям то, что следовало держать при себе, или когда тебе надо было прибраться, купить продукты и приготовить обед, а ты не управилась, но уважительную причину подыскать не можешь.

Куда ей девать свой огромный чемодан — вот одно из таких мелких огорчений. Куда девать самую себя — второе. Ну, а если в ожидании предстоящей поездки придется целый день проторчать в городе — такого огорчения госпоже Бьёрк просто не пережить.

Часы ожидания она убивает в кафе.

Трижды попросив подлить ей кофе, она не решается заговорить о четвертой бесплатной добавке и потому сидит с пустой липкой чашкой, делая вид, будто отхлебывает из нее каждый раз, когда к столику приближается официантка.

Чемодан госпожа Бьёрк затолкала под столик. Ноги поставила на чемодан. Правая затекла, мочевой пузырь вот-вот лопнет.

Госпожа Бьёрк уже тоскует по своей постели, по своей кухне, по знакомым запахам, по жизни, к которой она привыкла и которая требует от нее одного — быть приятным дополнением к интерьеру.

Злясь на самое себя, она закуривает еще одну сигарету. К черту все, что можно не доводить до конца. Госпожа Бьёрк еще упорствует, хотя хватка ее ослабла. В кармане у нее ключ от виллы в Энебюберге. Какая задняя мысль помешала ей положить его рядом с прощальным письмом?

За столиком кафе госпожа Бьёрк вдруг отчетливо осознает, что она наивная дурочка и нечего воображать о себе слишком много, ее попытка сбежать непродуманна, несерьезна и глупа, и лучше синица в руках, чем журавль в небе, и нельзя рисковать всем, что построено с таким трудом, ради того, чтобы поесть мороженого на Испанской лестнице.

И она отвечает самой себе, что это чистая правда, а она об этом не подумала, но выходит, все так и есть, и вообще — ой, какая же я дура!

Если уж Сатана обречен искушать людей, пусть связывается с твердокаменными вроде Иисуса, а не с такими слабаками, как она.

Если уж Сатане положено искушать, пусть пробует свое искусство на тех, кто без колебания говорит: «Изыди, Сатана!» или «Не искушайте Господа Бога Вашего», а не «Собственно-я-бы-не-должна-хотя-не-знаю-может-все-же-отчасти-ладно-пусть-я-согласна!»