Охота на вампиров

— Не перебивайте, рассказ мой близится к завершению. Долго ли, коротко мы сидели, лес стала окутывать предрассветная тишина, и в дамах начали проявляться признаки усталости. «А не прогуляться ли нам?» — молвила Клара. — «Тут, недалеко, есть охотничий домик. Флигель. Порой надоедает сидеть за каменной стеной». Собрались. Фриц с хозяйкой шли впереди, а я с неразговорчивой племянницей — сзади. Вскоре мы отстали. В горах вечереет быстро, но и утро не задерживается. Мгновения рассвета приближались. Уханье филина перемежалось треньканьем ранних пичужек. Холодало. Роза куталась в накинутый платок, и я бережно обнял ее за плечи. Боже, как она озябла! Она была холодна как лед, словно сидела в холодильнике. У меня даже рука дернулась. Роза учуяла мой жест и отступила от меня. Обиделась, что ли? «Ну, зачем ты, Роза? — удивился я. — Дай мне тебя обогреть» — и раскрыл объятья. В полумраке очень четко выделялись ее бледное лицо и горящие черные очи. Она улыбнулась тонкими губами, проворковала: «Ах, Отто, какой ты милый, неуклюжий, как медведь» и, словно змеюка, бросилась на меня. Заметьте, Алексей, не ко мне, а именно на меня, блин! Но я-то, дурень, подумал, девушку страсть сжигает и давай тискать ее в своих объятиях. Что меня и спасло — реакция тренированная. И тут, вместо сладостных воздыханий, я вдруг слышу сдавленный вскрик, свист и шипенье. Чую, дымком потянуло, горит что-то! Я глаза вниз — ба! А промеж нас с красавицей — новый костерок. Аж полымя! А та, сучка, все бьется, вырваться желает. Я и отпустил. Гляжу, у нее на груди чуть ли не дыра светится, а сама с ненавистью зыркает, шипит что-то. Я в растерянности на себя посмотрел — все в порядке. Только свитер подкопчен немного, как раз напротив того места, где у меня крестик серебряный висит. Поднял глаза, а ее нет! Пропала…

— Извините, Михаил Моисеевич, вы сказали, серебряный крест?

— Да.

— У комсомольца?!

Он рассмеялся:

— Я в ту пору уже членом партии был… Благодарный вы слушатель, Алексей. С вами легко общаться. Хорошие вопросы задаете. Другой бы спросил, а куда делась Роза, или как же я перепугался… А вас крестик заинтересовал.

— Разумеется. Если не он, мы бы сейчас с вами не разговаривали? Я прав?

— Абсолютно! Что ж, придется пооткровенничать. Мой отец бежал из Польши в сороковом году, когда началась Вторая мировая. Сам он был из семьи стоматологов, и со временем освоил специальность зубного техника. Работал он на дому, так как владел частной практикой. Жили мы в небольшом городке на Украине, пациентов хватало, и наша семья, как вы понимаете, не бедствовала. Мама у меня была коренная одесситка, русская, замечательная женщина. Но заправляла в доме не она, а ее мать, моя бабушка. Тоже одесситка из глубоко православной семьи. Мой прадед служил регентом в одном из приходов. Потому, когда я родился, бабушка не дала сделать мне обрезание и крестила в церкви. Со временем она научила меня молитвам, читать Библию и верить в Бога. Я рос в двух культурах, русской и еврейской. Папа часто рассказывал мне историю своего народа и его обычаи. Он прекрасно владел польским и немецким языками, поскольку в семье у него разговаривали на немецком, а вокруг все по-польски. Так что я с детства знал два иностранных языка плюс родной русский и украинский. Правда, была и третья культура, советская. Ни папа, ни бабушка ничего против нее не имели. Более того, были настоящими патриотами и даже шибко плакали, когда умер Сталин. Я это к тому, что в комсомол вступил без всяких возражений со стороны старших. Просто не распространялся о том, что верю в Бога. Как говорила бабушка: «Времена приходят и уходят, а наша жизнь — под Богом». В городе открыли медицинский институт, и я, конечно, поступил туда. Но пошел не «по зубам», как мой отец, а на психологию. Умный был. И кроме того, что умный, являлся мастером спорта по самбо и имел первый разряд по зимнему двоеборью. Все благодаря отцу, который меня учил: «чтобы тебя поменьше называли «жидом», занимайся спортом». Это было легко, я ведь по сложению походил на отца, а он был здоровяком на редкость. Иногда мой папа казался вылитым одесским биндюжником. Видать, за эти все качества меня приметили и заманили туда, не глядя на все мои анкетные данные. Права оказалась бабушка — все мы под Богом ходим. Скажу откровенно, на обычных занятиях и тренировках я крест не носил. Стал надевать его только на задания… Друг мой об этой слабости знал, но лишь по-доброму посмеивался, втихую обзывал «святым отцом» и клянчил отпустить грехи…

— Кстати, а с ним что?

— С ним? А вот на нем крестика не было, — Михаил Моисеевич вздохнул. — Долгое время мне мерещилось, что я его убил, но потом все прошло.

Он мотнул головой, будто стряхивая наваждение, и вновь перешел на повествовательный тон.