Охота на вампиров

Оказалось, Карл Антонович также стремится к одиночеству, поскольку весь поглощен изучением восточных рукописей, коих он привез с собою в невероятном количестве. Он свободно владеет арабскими языками и прекрасно разбирает их игривую вязь. Сам он полностью на попечительстве Ермолая Филипповича и даже столуется отдельно от нас. Его загадочная хвороба требует специального питания, и чем его кормят, нам сие неведомо. Но компании он не чурается. Мы с ним порой часами сидим, дискутируем, но больше слушаю я, ибо знания его неисчерпаемы.

Он душа любой компании. Вот и у Аннушки на Новом годе всех увлек повествованиями о древнееврейской каббале, о том, как при помощи мистических ритуалов можно вмешиваться в божественно-космические процессы. Все ахали, в том числе и твой покорный слуга, слушая его рассказы о демонах, ведьмах и прочих злых силах. Были они как раз к месту, ибо по сути своей являлись святочными побасенками, столь любимыми не только детьми, но и взрослыми. К слову, я на другой же день взялся за Гоголя и перечитал «Вия» и «Страшную месть»… Одна Нюра слушала своего приемного отца спокойно. Ей то не в диковинку. Сидела скромно в уголочке и пила чай. Она у нас в положении и где-то через полгода семейство Соломиных, дай Бог — все сложится благополучно, ожидает прибавление.

Отдам должное Карлу Антоновичу, повествователь он презанятный, в своих святочных рассказах даже проявляет актерские таланты. То горбится, изображая какую-нибудь кикимору, то скалит зубы на манер упыря, то зловеще машет руками, показывая крылатого демона. Есть от чего ахнуть и пробежаться морозцу по коже.

Другое дело, когда он предается воспоминаниям о своем друге лорде Байроне. Взор Карла Антоновича светлеет, и порой чудится, что обычно бледные его щеки вдруг покрывает румянец. Тут я его заслушиваюсь.

В его кабинете во «Флигеле», заставленном книгами и заваленном манускриптами, на стене висит портрет гордого англичанина кисти Томаса Лоуренса. Курчавый Аполлон в черном сюртуке и пурпурном, трепещущем на ветру шейном платке поверх белой кружевной рубахи, тревожно вглядывается вдаль, как и его Чайльд Гарольд… Сопоставляя истории фон Берга с этим портретом, невольно ловишь себя на зависти, легкой и приятной зависти; крайне достойно быть с подобными людьми в близких отношениях.

По моему разумению, наша с ним шальная юность была лишь краткой увертюрой к его бурной, полной славных дел жизни. Да и не любит он о ней, о далекой молодости, говорить, все отмахивается, дескать, ни к чему о вздоре и глупых дуэлях толковать…

Оно и верно, при всей романтичности младых лет, обыденности было больше, чем подвигов, да и те память уже не удерживает. Но даже в рассказах о Байроне мистики у Карла Антоновича предостаточно. Он предстает мысленному взору то в плаще корсара, то гяуром под схимой, то одиноким кормчим средь бушующего моря.

По всей видимости, именно таким остался опальный лорд в памяти моего странника. За тридцать с лишком лет со дня кончины поэта бытовые подробности канули прочь, и осталось самое важное и главное. Оно и тешит, и сглаживает печаль утраты.

Да и сам Карл Антонович чем-то смахивает на своего кумира. Те же темные сюртуки и кружевные рубахи, те же платки, повязывающие шею, но не алых, а более суровых тонов. Даже перчатки, которые он не снимает по причине своего загадочного недомогания, кажутся вполне приемлемыми к его строгому платью.

Тем не менее, он не избавлен от некоторых чудачеств. Например, любит дарить зеркала. Мне тоже преподнес в качестве презента большое зеркало в овальной резной раме стиля венецианского рококо. Заверил, что ему более века, и сработал его знаменитый итальянский мастер Пьетро Пиффетти. Глядя на сей овальный рокайль, сомнений нет, взор приятно блуждает и запутывается в тонких формах раковин и бесконечных линиях неведомых трав…

(Елки-палки! Кажется, именно это зеркало Ал и спалил).

Аннушке он тоже подарил зеркальце, но поменьше, такой же изящной и хитроумной работы. Вот будет девушкам гадать в крещенские вечерки.

Но пора и стыд знать. Обнимаю и желаю спокойной ночи, ежели ты еще не уснула.

Твой Г. Батюшков.

Глава 15

Лицо известного журналиста Цветикова Семена Ивановича просто светилось от счастья, словно он выиграл в популярной телеигре миллион, а его всего-навсего с миром отпустили из Конторы. Хотя он, обладая двойной неприкосновенностью, как депутат областного и городского законодательного собрания, мог особенно не волноваться. Но, видимо, таков статус Конторы, даже реорганизованная и переименованная, она заставляла приглашаемых поволноваться. А может, срабатывал выработанный за десятилетия прошлой власти генофонд?

Плутоватые глазки Семена Ивановича перекатывались за стеклами очков и посверкивали, как два фальшивых бриллианта.

— Вот подонок! — не сдержался Сергей Сергеевич Зотов.

Они сидели в кабинете генерала — Василий Владимирович, Михаил Моисеевич, Ал — и наблюдали по телевизору беседу журналиста со следователем, через скрытые камеры.