Охота на ведьм. Все тайны Средневековья

Практически всем известна история Джордано Бруно, сожженного на костре инквизиции 17 февраля 1600 года на Кампо деи Фиори в Риме. Но погибнуть он мог намного раньше. Ведь за двадцать лет до этого Бруно угораздило попасть в Женеву, где всю власть получил протестантский проповедник Жан Кальвин. Женева тогда считалась чем-то вроде «протестантского Рима», центром новой религии и теологии. Тем не менее в Женевской академии Бруно поразила неграмотность многих преподавателей, а более всего – профессора философии де Ла Фея, считавшегося гордостью всей академии. Бруно написал небольшую книжку, скорее даже полемический трактат, где жестко критиковал целый ряд выдвинутых этим профессором тезисов, доказывая, что только в одной из первых прочитанных при Бруно лекций тот допустил не менее 20 грубейших философских ошибок. В августе 1579 года сочинение вышло из печати, и его автора сразу же арестовали. Он долго и красноречиво пытался отстаивать свои убеждения, требуя открытой и честной дискуссии. И когда Бруно одумался и понял, что дела его плохи, а в Женеве горят костры с еретиками, было уже поздно. Бедного Джордано не сожгли, но на две недели отлучили от Церкви. Его поставили у позорного столба в железном ошейнике, босым, полуголым, на коленях, чтобы любой житель «просвещенного протестантского города» мог над ним издеваться. После этого его заставили извиниться и поблагодарить местные власти за хороший урок. На всю жизнь он усвоил неприязнь к «реформаторам». Есть свидетельства, что едва только о них заходила речь, когда кто-то пытался лестно или нейтрально отозваться о них, Бруно вспоминал те события и его охватывала справедливая ярость. Да, не от рук кальвинистов суждено было ему погибнуть двадцать лет спустя. Но в данном вопросе протестанты и католики мало чем отличались друг от друга.

Кальвину удалось изгнать из Женевы всякую оппозицию, и с 1540 по 1564 годы он единолично властвовал в городе. С 1541 года его начинают называть не иначе как «женевский папа»; он стал главным религиозным диктатором, превзойдя в этом римских пап. Кальвин был таким же формалистом, как и Лютер, однако считал, что «блаженны нищие», а потому пытался остановить обогащение горожан. Он точно знал, что бедняки покорны его воле, а значит, и воле того, кто говорит его, Кальвина, устами – воле Божьей.

За каждым жителем Женевы следили доносчики и секретные службы. Кальвин под страхом самых разных наказаний запрещал петь светские песни, танцевать, есть скоромную пищу на протяжении почти всего года; запрещалось также употреблять спиртное не в праздничные дни, да и в праздники позволялось разве что слегка выпивать. Наибольшее возмущение вызывал его уж совсем абсурдный запрет на светлую, яркую одежду. Смех тоже был ограничен – смеяться разрешалось только дома, да и то негромко. Огромные штрафы налагались на тех, кто пропускал посещения церкви. А ересь, в данном случае сомнение в той или иной трактовке христианства по Кальвину, каралась смертью на костре. Костры инквизиции Кальвину казались слишком мягким наказанием, далеким от ужасов ада. Агония еретика на них длилась не более часа. Кальвин в то время диктовал моду на казни, в частности на «медленные костры» – то есть костры из сырых поленьев. И эта идея распространилась и в католическом мире, и в православном.

Да и суды обрели ту жестокость, которой отличались все остальные этапы следствия. Пытка применялась при любом допросе – обвиняемого пытали до тех пор, пока он не признавал обвинение, а истины никто и не стремился дознаться. И делалось это без всякого регламента: пытку дозволялось применять так часто и долго, сколько потребуется. Дети свидетельствовали против родителей, а порой и наоборот; близкие родственники оговаривали друг друга. Иногда одного только подозрения кого-либо из приспешников Кальвина хватало сначала для ареста, а потом и для приговора.

Да, Кальвин не уставал мучить еретиков. Женева была городом хоть и богатым, но небольшим, в нем при Кальвине жило – или, скорее, выживало – не более 13 000 человек, каждого из которых коснулись репрессии.