На мгновенье его ресницы задрожали, словно он пытался раскрыть глаза, откликаясь на этот отчаянный призыв. А потом тело свело судорогой, и Рогон упал-таки на дощатый пол, увлекая за собой жену. В ту секунду, когда они оба рухнули на испачканные кровью половицы — один бездыханный и восковой, а другая кричащая и белая, словно известь — в открытую дверь кто-то вбежал, тяжко гремя сапогами.
«Аранхольд, избавитель мой, вот ты и вернулся». — Подумала Итель с несказанным облегчением. Месть утратила всякий смысл. Единственное, чего хотелось — избавиться от боли, которая душила, мешала плакать и рвала на части сердце. Но вот чьи-то ласковые руки обняли Фиалку и потянули прочь от остывающего тела.
— Нет! — она вцепилась в Рогона, словно их двоих связывала незримая нить, которая могла порваться, отдались Итель хоть на шаг. — Нет!
И всё-таки сломанная рука предательски разжалась, и ведьма оказалась в крепких и таких надёжных объятиях.
Алех.
Он что-то говорил, что-то спрашивал, но Фиалка только надрывно кричала, уткнувшись грязным, обезображенным от боли и плача лицом, в его шёлковую рубашку. А спустя ещё мгновенье вырвалась и вскочила на ноги.
Зэн-Зин стоял у двери, белый, как Алехова сорочка. Узкие раскосые глаза были раскрыты так широко, что размером казались едва ли не с эльфийские. Кин-чианец смотрел на мёртвого друга, на лужу крови, размазанную по полу и на Итель, которая теперь даже отдалённо не напоминала красавицу — со свалявшимися волосами, неестественно повисшей рукой, в разорванном платье, покрытая коркой грязи и крови.
— Ты — некромант, делай что-нибудь! — яростно прокричала она в лицо Зен-Зину. — Ну!
Фиалка впилась в него безумным взглядом. Алех ласково, словно и впрямь имел дело с сумасшедшей, сказал:
— Ничего нельзя сделать. Он умер. — В его голосе было столько искренней и щемящей боли, что вымотанная отчаянием ведьма ослабла и затряслась.
— Можно. — Негромко уронил от дверей взявший себя в руки Зэн-Зин. — Когда он умер?
Итель оторвалась от Алеха и сквозь душившие её слёзы прошептала:
— Несколько секунд назад.
С узкоглазого чернокнижника словно спало оцепенение. Он ринулся к Рогону, неуловимым движением, в котором крылось столько силы, сколько никак нельзя было угадать в тщедушном теле кин-чианца, перевернул костенеющее тело и выдернул из него безобразный нож. Оружие было отброшено в сторону, а чернокнижник заговорил быстро-быстро, однако громко и внятно:
— Человека можно вернуть к жизни в течение одиннадцати минут после смерти, это очень сложно, но однажды у меня получилось. Получится и сейчас. Кто из вас готов поделиться с ним
Алех безмолвно опустился рядом и протянул чернокнижнику руку. Да чёрная магия, это вам не волшебство, она безвозмездной не бывает, если хочешь что-то получить, то сначала что-то отдай. Зато этот обмен откроет такие горизонты, которые простому «правильному» волшебству и не снились. Уж во всяком случае, будьте уверены, ни один чародей не может оживить покойника.
— Я поделюсь. — Решительно и жёстко ответила Итель. — Отойди, Алех.
Эльф поднял на неё полные муки глаза и тихо сказал:
— Это состарит тебя за считанные годы. Итель…
— Я поделюсь. — Прервала его ведьма и опустилась на пол рядом с бездыханным мужем. — Твоя Сила нам понадобится ещё не раз, а от меня какой прок?
Она была права. И Алех это понимал. Он единственный, кто сможет защитить друзей в случае новой напасти. Зэн-Зин и Итель сейчас выложатся без остатка, а он — Бессмертный со способностями к ведьмачеству и магии — должен будет уберечь их, беспомощных и испитых до дна колдовством. Ему ли без толку разбрасываться Силой? Какой смысл возвращать человека к жизни, если не сможешь оборонить его, пока не окрепнет? И эльф уступил.
Зэн-Зин тем временем вложил здоровую руку Фиалки в мёртвую стылую ладонь Рогона. Ведьма стиснула её, дрожа от нетерпения, и почти сразу же почувствовала, как между ней, чернокнижником и убитым протянулись незримые потоки Силы. А потом колдун подцепил переливающуюся лиловым нить жизни Ители и потянул…
Ничего ужаснее она ещё не чувствовала — казалось, будто сознание силком выуживают из сопротивляющегося тела. Ладонь, сжимающая руку кин-чианца, налилась нестерпимым жаром, словно ведьма держала её над открытым пламенем. Чтобы хоть как-то приободрить себя, Фиалка посмотрела на любимого мужчину. Это было последнее, что она увидела.
Итель открыла глаза и через силу улыбнулась — солнечное утро на окраине флуаронского леса было безмятежным и прекрасным. А воспоминания… Что ж… Это всего лишь воспоминания. И ничего в них не изменишь.
Лагерь по-прежнему спал. Та, которую любимый ласково называл Фиалкой, погладила ладонью шершавый сосновый ствол. Лес… Родной дом, где всегда можно найти спасение, утешение и покой. И хотя вокруг не было ни единой бодрствующей души, красавица колдунья кожей почувствовала чужой взгляд. Ведьма улыбнулась. Кто бы ни смотрел на неё, он уже ничего не мог изменить.