Охота на ведьму

— Я думала, ты не выживешь, у меня так мало трав, и я с перепугу забыла все заклинания, а ты был весь белый и даже дышал через раз. Я еле тебя дотащила до этой сторожки, а потом боялась, что усну, и заставила огонёк меня будить. Но он такой трусливый, что будил постоянно, и я почти не спала…

Она уткнулась волшебнику в плечо и заревела навзрыд.

Торой обнял девушку, чувствуя, как содрогается от плача худое нескладное тело. Волшебник гладил ведьму по растрепавшимся волосам. Вскоре слёзы иссякли, Люция затихла, а маг, наконец-то, заметил, что тыльные стороны ладоней у колдуньи изуродованы безобразными цыпками.

— Что это? — он придержал тонкое запястье.

Ведьма тут же вырвала руку и спрятала её за спину:

— Это от мороза. Я тебя положила на плащ и тянула, а ты постоянно сва-а-а-аливался-я-я-я… — и она снова завсхлипывала от жалости к себе.

Торой опять погладил её по волосам:

— Плакса ты, плакса…

Он, совершенно огорошенный, смотрел перед собой.

Колдунья тащила мага через лес? Не бросила в снегу? Сила побери! Да как вообще эта пигалица справилась? Изранила все руки, устала, а потом ещё и не спала из-за того, что каждые полчаса его нужно было поить снадобьями?

— Люция, а почему ты руки себе не вылечила? — спросил волшебник, чтобы отвлечь девушку от нового приступа рыданий. Утешать Торой не умел, да и не знал он слов утешения, всегда был чёрствым, чего греха таить…

Она вытерла заплаканное лицо уголком одеяла и ответила:

— Трав не осталось. Так заживут. — И попросила она, шмыгнув носом. — Ты только больше не падай.

— Не буду, — заверил её волшебник, и в его словах было столько твердости, что колдунья успокоилась.

Торой взял израненные ладони ведьмы и накрыл их своими. Люция прижалась пылающим лбом к плечу мужчины и в последний раз всхлипнула, а когда маг отпустил её руки, ведьма с удивлением увидела, что на них больше нет и следа саднящих ран. Кожа стала нежная, белая, словно у знатной девицы, не избалованной тяжёлым трудом. Колдунка широко распахнувшимися глазами смотрела на волшебника. Она хотела было что-то сказать, но он провёл указательным пальцем по обезображенным воспалённым губам, стирая боль. Ведьма уютно устроилась возле чародея и сжалась в комочек. Торой рассеянно гладил её озябшие ноги. Девушка прошептала:

— У тебя в сапоге был нож, я его не трогала, он лежит на лавке.

Маг кивнул:

— Ты спи, утром я тебе расскажу кое-что.

Она что-то пробормотала в ответ и затихла.

Некоторое время Торой сидел, боясь пошевельнуться, а потом осторожно высвободился из ослабших объятий спутницы. Худенькая рука соскользнула с его плеча, но волшебник успел подхватить её прежде, чем она упала на доски. Маг погладил тонкие едва ли не прозрачные пальчики и неожиданно понял, что никогда прежде не видел ничего прекраснее. Удивлённый этим фактом, он остался сидеть рядом с ведьмой, прислушиваясь к свисту ветра в трубе. Сладкое посапывание Люции, да треск поленьев в очаге навевали неведомое и незнакомое мятежному волшебнику чувство умиротворения. Он зачаровано смотрел на огонь, совершенно забыв и про погоню, мчащуюся по следу, и про Рогона, и про Книгу. Хотелось только одного — глядеть на сполохи пламени, слушать ровное девчоночье дыхание и ни о чём не заботиться. Как хорошо!

Громкий и надрывный звук вернул волшебника в действительность. Торой вздрогнул. Вот тебе и покой. Вот тебе и умиротворение. Размечтался. А душераздирающий звук за спиной повторился и окреп. По коже сразу же побежали мелкие мурашки, а всё оттого, что звук, нарушивший тишину, Торой ненавидел сызмальства. Всхлипывания ребёнка.

— Доброе утро, Эйлан. — Сказал маг и обернулся. Детей он умел утешать ещё хуже, чем женщин. — Хочешь поесть?

Но мальчишка в ответ лишь затрясся. Крупные, словно бобы, слёзы безудержно покатились по его щекам, а губы кривились в мучительной попытке удержаться от свойственного только глупым девчонкам хныканья. Увы, он был всего лишь ребёнком, очнувшимся в незнакомом месте, рядом с незнакомыми людьми, да ещё и смутно помнящим страшное нападение на собственный дом.

Торой взял трясущегося паренька на руки и, набросив на плечи плащ, вышел в морозные сумерки. Разговор предстоял долгий.

* * *

Ах, как же вкусно пахло! Наверняка бабка опять тушит зайчатину. Пожалуй, никто во всей округе не умеет приготовить из тощего лесного зайца умопомрачительное яство так, как это получается у старой колдуньи. При этом аромат в кособокой ведьминой избушке стоит такой, что впору хоть королевского повара зазвать, дабы разрыдался от зависти, а потом и вовсе сложил полномочия, разочаровавшись в собственном мастерстве. Ах, какой запах!