Охота на ведьму

Ведьма прошлась по комнате, нервно ломая пальцы и совершенно не замечая звонкого хруста суставов. Наконец, она сказала:

— Значит, погибли только гелинвирские волшебники? А королевский чародей? Ну, который тебя спас от Нониче, он случайно не был похож на сушёный гриб?

Крепко спящий Золдан, как вспомнил ученик, на мумию вовсе не походил — поскольку, даже охваченный колдовским сном, оставался крепок, тяжёл и румян.

— Так, значит, он не умер? — заключила ведьма и тут же поспешно спросила. — И, стало быть, не низложен?

Торой утвердительно кивнул:

— Конечно, нет! Это ж какую силищу надо иметь, чтобы низложить всех чародеев! Хотя, теоретически, отобрать Могущество можно, конечно, и во сне. Но зачем неизвестной ведьме убивать всех магов? Удар, я думаю, пришёлся на Гелинвир — здесь разом были уничтожены лучшие волшебники сопредельных королевств. А истреблять всякую мелочёвку попросту нет смысла. Зачем? Ведь прочих магов достаточно лишь усыпить. Пока проснутся, пока опомнятся от потрясения, пока то да сё… Есть все шансы…

— Что? — нетерпеливо подогнала колдунья осекшегося неожиданно мага. — Что за шансы?

Торой пустыми глазами смотрел перед собой, словно не веря неожиданной догадке. Наконец, с трудом произнёс:

— Есть все шансы прийти и занять Гелинвир. Ты же слышала, ещё тогда, в Мираре, горшечник, который нас подвозил, говорил, будто колдуны и чернокнижники зачем-то стекаются в Атию… Должно быть, это являлось частью некоего плана.

— Они встретились, чтобы нанести удар? — тут же торопливо предположила Люция.

Собеседник в ответ лишь покачал головой:

— Нет, не думаю. Подобные перемещения, по всей вероятности были лишь уловкой — пока Великий Магический Совет держал под колпаком колдунов и некромантов, стекающихся в Атию, кто-то, кто придумал всю эту катавасию, умело прятался в Мираре и делал то, что требовалось — какие-то манипуляции с зеркалом. Впрочем, нет, не знаю, это всего лишь догадки…

Он сбился, запутавшись в предположениях, и замолчал — только длинные пальцы напряжённо продолжали тереть подбородок. Неожиданно ведьма подошла к волшебнику и осторожно дотронулась до его плеча. Торой стоял лицом к камину — бледный и растерянный. Сперва он не заметил утешительной ласки и даже не обернулся, но, когда девушка неуверенно коснулась его плеча лбом, слегка вздрогнул.

Некоторое время они стояли неподвижно, глядя на огонь — два растерянных испуганных человека в опустошённом мире, полном опасностей и хаоса. А потом маг осторожно обнял колдунью, и она, окончательно осмелев, уткнулась ему носом в шею. Огонь в очаге уютно потрескивал, углы комнаты терялись в полумраке, в кресле тихо сопел Элукс, за окном шелестел нудный дождь. И никогда в жизни Люция не чувствовала себя так хорошо.

А Торой, прижавшись щекой к русому затылку ведьмы, думал вовсе не об уюте и даже не о погибших магах… Он, совершенно не к месту, вспоминал подругу своего далёкого детства. Ту самую Тьянку, которую часто лечил после розог, прописанных (и весьма справедливо) папашей поваром. Вздорную непоседу, которая погибла в неполные пятнадцать лет и которой в самый решительный момент Торой никак не смог помочь, поскольку именно тогда Золдан увёз его в Гелинвир, дабы впервые представить Совету. Визит продлился три дня и именно в один из этих трёх дней Тьянка, отправленная отцом в «холодную» за овощами, оскользнулась на длинной каменной лестнице и расшиблась насмерть. Видать, торопилась, непутёвая, поскорее выполнить скучное задание, да улизнуть на реку.

Торой и Золдан вернулись как раз через сутки после обряда похорон. Придворный лекарь сказал в утешение, будто девочка совсем не мучалась. Даже, наверное, не успела понять, что произошло. Но Торой сомневался. Как же это так? Умереть и не понять, что покинул мир живых? Глупость какая-то. И юный волшебник, которому до того момента ни разу не доводилось кого-то терять, всю ночь простоял у окна, глядя в темноту. Словно каменный. Тогда он впервые понял, насколько хрупко и ненадёжно человеческое существование, насколько непредсказуемо и уязвимо. А коли так, коли смерть может настигнуть в любой момент, то и дорожить этой жизнью нечего, один пёс — когда-нибудь загнёшься. А уж, какая разница — годом раньше или годом позже?

Торой с самого раннего детства не плакал. Не плакал и узнав о Тьянкиной смерти. Только пусто-пусто стало на душе, так безвыходно одиноко, что хоть волком вой. А ещё обидно. Обидно на Тьянку, которую нелёгкая понесла в прискок по скользким ступеням «холодной», на лекаря, который не сумел помочь. И, главным образом, конечно, обидно на себя, что не успел, не успел сказать подруге что-то значимое и важное. Не успел. И не успеет же.

С тех пор как-то так повелось, что юному магу стало нечем дорожить. Во всяком случае, до сегодняшнего дня. Волшебник замер, боясь спугнуть непривычное замирание сердца — девушка в его объятиях, вздорная и насмешливая, с бледными улыбчивыми губами и прозрачной зеленью глаз показалась вдруг самой главной драгоценностью.