Хлопнула входная дверь, впустив в маленькую сторожку белый клуб холодного воздуха. Вместе с зябким сквозняком ввалился, отряхиваясь от снега, и Торой. Его едва можно было разглядеть за огромной охапкой дров. По чести сказать, лишь уже набрав приличную стопку поленцев, маг догадался, что отныне вроде как может поддерживать жар в очаге и без хвороста. Ну да ладно. Силу надо беречь, мало ли что? И вот он стоял у порога, старательно топая ногами, чтобы сбить с обуви снег.
— Проснулась всё ж таки, — проворчал волшебник и с подозрением спросил, — или мальчишка разбудил?
Люция мотнула головой. Колдунка, конечно, догадалась, что проказник Илан попросту водил у ней под носом ароматной миской и наслаждался тем, как она чмокает во сне, но не выдавать же озорника.
— Нет, сама проснулась. Пахнет вкусно. Ты и стряпать умеешь? — она снова принюхалась. — Или это волшебство?
Маг усмехнулся и аккуратно сложил дрова возле очажка.
— Да какое уж там волшебство. Разве можно из пустоты создать мясное рагу? Нет, заяц этот ещё сегодня утром резво скакал по лесу. Пока не встретил нас с Иланом, — он подмигнул пареньку.
Илан посмотрел на Тороя едва ли не с обожанием и кивнул.
В голову ведьме закралось смутное подозрение…
— Торой, — шепотом начала она, наклонившись к магу, — ты, что… Ты его заколдовал, чтобы он не плакал?
Волшебник беззаботно пожал плечами и ответил:
— Вот ещё. Надо больно. Всё, давайте завтракать.
Люция снова с подозрением покосилась на мальчугана. Он, хотя и имел весьма зарёванный вид, но старался держаться по-взрослому невозмутимо. И всё-таки ведьма (как выяснилось — на беду) не удержалась от соблазна пожалеть сиротинку — посмотрела с жалостью на ребятёнка и сочувствующе погладила по вихрастой макушке, даже против воли всхлипнула, вспомнив покойницу Фриду Дижан. И видно, было что-то во взгляде жалельщицы такое, отчего мальчишка сперва горько потупился, а потом и вовсе забыл о напускной взрослости — уткнулся колдунке в плечо и незамедлительно зашмыгал носом.
Волшебник, который только-только поднёс ко рту ложку, досадливо поморщился и испепелил ведьму взглядом. Девушка попыталась было пожать плечами — мол, а я-то чего? — но Тороя это, как и следовало ожидать, не проняло.
Волшебник сокрушённо вздохнул и потрепал всхлипывающего Илана по макушке:
— Не плачь, всё же не совсем один остался, вон и Люция рядом, с ней не пропадёшь.
Утешение на поверку оказалось сомнительным, поскольку лишь пробудило новый приступ рыданий. А мальчик ещё яростнее вцепился в рубашку (а заодно и бока) ведьмы.
Паренёк горько всхлипывал, болезненно прощаясь с тем привычным, что навсегда потерял — родным городом и домом, заботливыми и ласковыми родителями, любимым дедом, так и не родившемся братом (или то была сестра?)… Люция поглаживала вихрастую макушку и шептала что-то ласковое. Постепенно её голос и привычные уже интонации оказали своё действие — мальчик начал успокаиваться. Наконец, он оторвал зарёванное лицо от ведьминого плеча и бросил косой взгляд на Тороя. Волшебник был невозмутим и, словно озадачен. Встретившись глазами с мальчишкой, маг по-свойски подмигнул ему, а потом раскрыл ладонь, над которой вспыхнул, переливаясь, лепесток яркого белого пламени — точь-в-точь такой же, как тот, что парил под потолком.
Илан, непривычный к каким бы то ни было чудесам, восторженно распахнул глаза и с некоторой опаской протянул руку. Искрящееся пламя стекло в сложенную лодочкой ладошку. Весёлое пламя плясало и переливалось, не обжигая кожу. Паренек осторожно, кончиками пальцев, подвинул лепесток огня на ладони и с восторгом вздохнул — подарок волшебника засиял всеми оттенками жёлтого, превратившись из ослепительно-белого в золотой.
Люция поверх головы Илана посмотрела на Тороя, который наблюдал за собственным творением с ничуть не меньшим восторгом, словно создал огонёк впервые в жизни… Почувствовав взгляд ведьмы, чародей улыбнулся и спросил:
— Ну, мы поедим сегодня?
Илан, наконец-то, оторвал завороженный взгляд от переливающегося лепестка пламени и обрадовано кивнул. Люция, которая отчего-то чувствовала себя ужасно виноватой, радостно потёрла руки в предвкушении грядущей трапезы — дурманящие ароматы вызывали уже едва ли не головокружение.
Они как раз заканчивали трапезу, когда за маленьким оконцем сторожки неожиданно начало светать… Зябкие сиреневые сумерки, что за последние дни стали едва ли не привычными, сменились нежно-розовыми красками рассвета. Люция так и застыла с ложкой, не донесённой до рта, а потом испуганно повернулась к Торою:
— Колдовство идёт на убыль!
Волшебник согласно кивнул и невозмутимо продолжил жевать, словно ничего необычного не произошло. Илан же, который одной рукой ловко управлялся с ложкой, а другой играл с переливающимся огоньком, удивлённо вскинул голову. Да, когда он проснулся, Торой рассказал ему о том, что случилось безо всякой утайки — и про зиму, и про волшебный сон, и про колдовство. Внучку зеркальщика даже понравилось, что самый настоящий маг разговаривает с ним, как со взрослым.