Охота на викинга [роман]

Неподалеку фланировали двое полицейских. Недолго думая, тетя отправилась к ним, чем очень удивила и дядю Йенса, и его собеседницу. А немецкие полицейские — они почти как американские. Пока нет юриста, они приглашают всех проехаться с ними в участок для выяснения обстоятельств. Дядя Йенс идти никуда, конечно, не хотел, но выбора ему не оставили, и вместе с тетей Улрике он отправился в здание местной полиции. Там его начали проверять, и тут всплыло старое таможенное дело. Дальше — всё только хуже… бедный дядя… суд, приговор, три года тюрьмы и штраф. А еще развод и алименты. В конце концов дядя лишился всего — фирмы по срочной доставке грузов, дома, фамильных драгоценностей и знаменитых шахмат в стиле «селенус». Мортен не смог поступить в престижный колледж — нечем было платить, — связался с дурной компанией, какими-то «зелеными», экспериментирующими с расширением сознания, покатился по наклонной, примкнул к радикальному крылу «Гринписа» и сгинул во время какой-то антикитобойной акции где-то в южных морях. Тетушка Улрике с горя начала принимать барбитураты и однажды переборщила с дозировкой. Дядя Йенс, выйдя из тюрьмы, обнаружил вместо крепкой семьи могилу жены, пропавшего без вести сына — и постригся в монахи. Так «случай в парке» разрушил людям жизнь, и произошло все это в благополучной, мирной Европе в начале двадцать первого века.

Между тем Арита начинает тянуть меня за руку. Странно! У меня нет жены, у меня нет лжи, я свободен, но почему тогда я чувствую себя, как дядя Йенс?

— Ну пойдем! Пойдем!

Рефлекторно пригибаясь, пробираюсь следом за Аритой по проходу. Кажется, эти проклятые кресла — и чужие ноги — никогда не закончатся. Наконец мы покидаем партер и по низким ши-роким'ступеням поднимаемся к выходу из сектора. У тяжелой портьеры монументально высится пожилая женщина в очках и темной униформе служащей театра.

— Куда? — грозно вопрошает она. — Сейчас спектакль начнется!

Я теряюсь. В России меня всегда поражает непробиваемое хамство обслуживающего персонала: контролеров, охранников, диспетчеров, вахтеров. Какое дело этой полной женщине средних лет с жуткой прической до того, куда мы идем? Мы же не пытаемся проникнуть в зал без билетов, а идем из него, наружу! Или ею движет профессиональная гордость за родной театр?

Мои благие подозрения тут же развеиваются — на меня падает гранитное:

— После звонка не положено!

Ситуацию разрешает Арита. Безо всякого пиетета она попросту отодвигает женщину в униформе с дороги.

— Дайте пройти!

За спиной слышится злобное шипение и шелест портьеры, а мы уже в темном проходе, ведущем в фойе. Арита останавливается, поворачивается ко мне…

— Что? — не понимаю я, но она вместо ответа целует меня так, что я все понимаю без слов.

Голова Ариты лежит на моем плече, волосы рассыпались по груди и щекочут подмышку. Нам хорошо. Нам хорошо уже третий раз за сегодняшний вечер.

За окнами в высоком чистом небе догорает закат, на столике остывает шампанское в высоких бокалах, и мы тоже остываем после яростного, жаркого танца на шелковых простынях. Называть секс «танго лежа» придумала Арита. Она вообще много чего придумала за последние несколько часов. Честно говоря, я даже где-то ошеломлен и удивлен — моя русская женщина раскрылась с совершенно новой, неожиданной стороны. Это как если бы на острове Мон я вдруг обнаружил укромную долину с настоящими джунглями, где растут экзотические деревья, летают яркие, пестрые бабочки, цветут орхидеи и плетут свои сети мохнатые пауки-птицееды.

Арита потягивается, словно большая теплая кошка, проводит ноготками по моей груди.

— Ни, я, наверное, скоро уеду.

Я вздрагиваю. Первая мысль: что-то не так. Я сделал что-то не так! Подсознательно все время боюсь, что Арита куда-то исчезнет. Я очень мало знаю ее, еще меньше я знаю про нее, и это пугает.

— Куда, зачем?

— Понимаешь… — Она садится, начинает убирать волосы в косу, не глядя, ловко заплетает пряди. Высокая грудь становится еще выше. — Я же приехала в Москву… как бы по вызову, на работу. А с работой, судя по всему, не сложилось. Нужно возвращаться в Новосибирск… в Тогучин. Там мой дом. Мама, сестра…

— Нет! — Это кроткое слово вырывается у меня само собой, против воли. — Не нужно! Останься.

Она смеется, но смех с грустинкой.

— Ни, ты как маленький. Это жизнь…

Я всё понимаю. Взрослый человек должен работать, зарабатывать деньги. Нет денег — нет жизни. Но ведь есть я… у меня есть деньги, есть возможности… я могу дать ей деньги. Я могу дать ей все и даже больше. Но при этом я не могу сделать это прямо. Если так, то получится, что я плачу ей за то, что она останется со мной. Наверное, очень многие женщины и в Росси, и в Дании — я не тешу себя иллюзиями относительно нравственности европеек — согласились бы на такой вариант. Но Арита — я знаю, чувствую — она не такая.

Нет! Я не могу, не хочу обидеть ее! Я буду действовать по-другому, очень осторожно. Это последний шанс… так я решил для себя, так я хочу… И я начинаю рассказывать ей про свою семью,