Охота на волков

Настоящих профессионалов среди охраны Паука не водилось. Огонь невидимых стрелков застал выходящих из дому врасплох. Двое богатырей в спортивных куртках немедленно ткнулись носом в снег, «пузан в шляпе» успел выхватить наган и даже попытался укрыться за строением, но, не понимая, откуда ведется огонь, не сумел толком соориентироваться, рванувшись навстречу пулям. Сам Паук попытался юркнуть назад, но не сумел сделать и пары шагов, с перекошенным лицом осев на ступенях. Заранее поделив цели, стрелки, обосновавшиеся на платформе, не спешили. Стрельба велась, как в тире, и в каждого из оказавшихся под открытым небом успевали всаживать по две, а то и по три пули. В грудь и в голову, в голову и в грудь. Исключение сделали для Паука. Вождь бритоголовой шатии получил двойную дозу. Но умер, как и все. Столь же быстро. Щелкали перезаряжаемые магазины, смерть разгуливала по далекому дворику, настигая мечущихся людей, укладывая их в снег одного за другим. Раскололось одно из стекол. Прицелы давали достаточное увеличение, чтобы разглядеть внутреннее обустройство дачи Паука. Оттого и зацепили подкравшегося к окну автоматчика. Пока он падал, еще одна пуля пробила его грудь.

— Щегол! Шмальнуть пытался! — человек в желтухе мгновенно перезарядил магазин, крякнув, перевел ствол. Двое стрелявших не принадлежали к числу разазартившихся охотников. Толково и твердо они исполняли приказ, одним из пунктов которого значилось указание, запрещавшее оставлять живых свидетелей.

— Кажись, все?

— Похоже на то…

Винтовки смолкли, разогревшиеся стволы курились дымом. Налетевший ветер в пару секунд разогнал кисловатый запах сожженного пороха. Ремонтник коротко отрапортовал в портативную рацию, подтверждающе махнул рукой. Сначала вниз поползла платформа, чуть погодя, тронулась и машина. Ей надлежало вернуться в парк. В числе угнанных она еще даже не значилась.

* * *

— А в доме напротив, — продолжал рассказывать Леня Логинов, — жил алкаш с лицом привидения…

— У привидений бывают лица?

— Ну хорошо — физиономией. Устраивает? В общем, когда он выходил на балкон, на него было страшно смотреть. Бледная и костистая пародия на человека. И от пят до макушки весь в наколках. Пил постоянно. Не воду, само собой. И, понимаешь, все время находил нужным воспитывать жену и сына. А мы это, разумеется, слышали. Чаще всего воспитание сводилось к угрозам. За какую-нибудь двойку этот мен обещал сынишке выдернуть ноги и руки. А жену костерил за немытую посуду, за тараканов, за котлеты. Словом, квартирка была еще та. Что называется — интеллигенты в первом поколении. Не визг собаки, так обязательно чьи-нибудь вопли. Не знаю, как терпели такого соседи…

— И что ты сделал?

— Разве я говорил, что сделал?

— Но ведь сделал же?

— Почему ты так решила? Ничего я не сделал… — Леонид отвел глаза в сторону.

— Ну и зря! — закутавшаяся в простыню Ольга бродила по комнате, бесцельно прикасаясь к самым разным вещам, пальцем поглаживая деревянные полки и корешки книг. Взяв со стола одну из плат, с интересом понюхала.

— Вкусно пахнет! По-моему, конфетами…

— Это канифоль. А канифоль — она канифолью и пахнет… — Лежа на диване Леонид поднял над собой руку, медленно сжал в кулак. Взглядом тяжело прошелся по стиснутым воедино фалангам, вздувшимся жилам, холмистому контуру костяшек.

— Знала бы ты, как я ненавижу всю эту братию! — вырвалось у него. — Всех этих нынешних бритых и ширяющихся. Собственно, даже не их, а то, на что они способны. Нет у них, понимаешь ли, ограничительной планки.

— Почему?

— Сшибли. В неудачном прыжке.

— Что за ерунду ты городишь? Кто сшиб?

— А все вместе! Политики, телевидение, сами люди… И получается, что с этим надо жить, надо мириться. А как? Рад бы закрыть глаза, но ведь не выйдет. Я все ж таки не страус, — человек.

— А хотел бы быть страусом?

— Струсом? А что? Не так уж это, наверное, и плохо… — лоб Леонида прочертили страдальческие морщины. — Ведь у кого-то получается. Научил бы кто-нибудь, что ли!

— Да уж, — Ольга кивнула. — Как порой невыносимы люди, которые счастливы, которым все удается.

В голосе ее сквозила неприкрытая ирония. Леонид шевельнул бровью, неуверенно предположил:

— Какой-нибудь Монтень?

— Почти, — Ольга уронила плату на кресло и ойкнула. Вернув изделие на место, с тяжелой грацией развернулась. — Антон Павлович Чехов, если, конечно, слышал о таком.

— Кое-что, — Леонид заметил, что Ольга бродит по комнате в одном-единственном тапке. Второй она где-то посеяла, что, впрочем, ее совсем не беспокоило. Царственная неряха, способная гордиться своим царствованием среди пыли и мусора.

— Просто людей, Леня, надо больше любить! На чем заостряешь внимание, то и замечаешь. Кто людей любит — больше видит и любви. А ненавидящий — всю жизнь воюет. С женой, с соседями, с собственной тенью.

— Может быть, тень у него такая?

— Тень обыкновенная — черная. Дело в нем самом.

— Как же тогда быть с ключом?

— Каким ключом?