Охота на волков

Одинокая женщина — куда несчастнее. Ее гордость — единственная защита, улыбка — карнавальная маска. Волшебница поневоле, она вынуждена превращать жизнь в подобие карнавала, где веером закручивающейся юбки, размахом танцующих рук, так напоминающих неумелые крылья бабочки, блестящим взором и неровным румянцем в мир радируется одно бесконечное «СОС». Одинокая женщина — это человек, лучше многих других понимающий, что такое звонкоголосые дети соседей, это тонущий среди волн, тщетно цепляющийся за обломки мачты-мечты. Кто осудит ее за радость спасательному кругу?

Уже вторую неделю Палихов избегал Зинаиду. Уже вторую неделю она плакала в подушку, а на утро порывисто и нервно меняла наволочку.

Трижды забегала Ольга, говорила одобряющие слова, гладила по голове и утешала. А Палихова грязно ругала, обещая познакомить с действительно стоящим мужиком. Зинаида плохо ее слушала. Происшедшее было бедой. Никак иначе случившуюся разлуку с Палиховым она расценить не могла. Ольга говорила то, что следовало говорить в таких случаях, не понимая, что подобные утешения — дым, им попросту не придают значения. Да и чего могли стоить рассказы Ольги о мужиках, когда и в прежние студенческие времена Зинаида откровенно тяготилась присутствием подруги. Еще бы! Красавица и дурнушка — классический дуэт, какими переполнены все города и веси. Мужчины и впрямь вились вокруг, как комарье, но Зинаида, конечно же, видела, кто именно их прельщает. Ольга играла роль магнита и являлась главной хищницей, — Зинаида исполняла роль рыбы-прилипалы. Она и сама так про себя говорила. Разумеется, не при мужчинах. Поэтому и не приносила плодов неумелая терапия подруги. Однако после ее ухода становилось совсем невмоготу. В гостиной работал телевизор, на кухне радио, но заглушить тоску было невозможно. Обида перемежалась с болью, сердце ощутимо сжимало, и невидимая спица вонзалась под левую лопатку.

Зинаида медленно приближалась к трюмо, глазами впивалась в двойника, столь печально копирующего ненавистную ей мимику. Все свои годы она начинала видеть до последнего месяца и последнего дня.

Почему так устроено, что женщины стареют рано, а живут долго? Зачем это «долго», когда кругом зеркала и надо воевать с отражением, как с самым злостным врагом! Кто виноват, что она была такой скромницей, а в институт поступила на шесть лет позднее сверстников? Если разобраться, в институты только для того и поступают, чтобы найти себе пару. А она поступила и не нашла. Теперь уже, наверное, и не найдет…

Рука ее тронула левое веко, гладящим движением попыталась расправить кожу. Бесполезно! Лучинки морщин подле глаз уже не надо было разглядывать сквозь лупу. А эта нарастающая неуверенность в движениях, эти дрожащие уголки губ, выдающие везде и всюду несуществующую вину!… Она уже не умела глядеть на мужчин обычным взглядом — смотрела, точно выпрашивала прощения. Ольга бранила ее за этот взгляд, демонстрировала на собственном примере, каким холодом и презрением следует окатывать сильную половину, и Зинаида, поддаваясь уговорам, пробовала репетировать. Дома наедине с подругой все получалось как нельзя лучше, но стоило вблизи показаться реальному «зверю», на которого и мастерилась ловушка, как вся ее отвага улетучивалась, робость самовольно выплывала на лицо, проваливала дело. А ужаснее всего поражали те моменты, когда после бурной ночи с Палиховым они вдруг вместе оказывались подле зеркала. Любовник был старше ее на семь лет, но в зеркале они словно бы менялись возрастами. Усталость, стертый макияж и помятая прическа с неоспоримой жестокостью в который раз подтверждали: она была старее, старее, старее!…

Продолжая всматриваться в зеркало, Зинаида обхватила лицо ладонями и, мстя горю, яростно принялась растирать лоб, виски, щеки.

* * *

Через три улицы, в похожем доме, перед похожим трюмо покачивался в кресле-качалке Леня Логинов. Глаза его также были устремлены на собственное отражение, но размышлял он несколько об ином.

Сколько он себя помнил, его всегда тянуло в деревню. На денек, другой, может быть, даже на всю жизнь. Во всяком случае он всерьез переживал, что его родина — не деревня. Город холодный и каменный, такой безликий и скандальный, напоминал Леониду злого отчима. Он не сумел полюбить город, как ни старался. Впрочем, стараний особых и не было. Они сразу не сошлись характерами — с самых первых осмысленных лет. Тем не менее обстоятельства не позволяли им расстаться. Приходилось терпеть друг друга, скрежеща зубами, сносить обоюдные выходки. То есть, городу, вероятно, было все равно, Леонид же частенько признавался самому себе в откровенной неприязни к городу.