В предбаннике лежало еще трое. Можно было бы обезоружить и их, но Максимову это даже не пришло на ум. Он уже не скрывался и не заботился о какой-либо конспирации. Дверь оказалась сорванной с петель, и, беспрепятственно вывалившись наружу, Сергей рухнул в снег, погрузив лицо в холодное, колющее крошево.
— Чего там такое, а? Гранату никак кинул? — кто-то схватил его за ворот, грубо встряхнул.
Видя вместо человека мутный ореол с белесым пятном там, где надлежало быть голове, Максимов поднял оба пистолета и даванул сначала один спуск, потом другой. Выстрелы показались до смешного тихими. Однако и этих невзрачных хлопков незнакомцу вполне хватило. Отпустив Максимова, он безмолвно повалился в снег. Кто-то выстрелил со стороны, и, не глядя, доверяя скорее слуху, чем зрению, Сергей ответил щедрой канонадой. Пистолеты дергались в руках, пули летели черт знает куда. И, стреляя, он уже бежал к грузовичку. Боль в ноге подутихла. Вероятно, таким анестезирующим образом сказывалось действие контузии. Он плохо видел и плохо слышал, звон в голове не смолкал, и, только оказавшись в кабине, Максимов сообразил до какой степени ему повезло. Ключ зажигания торчал на своем законном месте. Перевозчики пива и сладостей не собирались, как видно, задерживаться.
— Вот и хорошо, вот и славненько!…
Ему казалось, что он это шепчет. На самом деле Сергей почти кричал. Сошедший с ума человек, очутившийся за рулем «Газели». Хрипло смеясь, он завел двигатель, подал машину назад и, развернувшись, вдавил педаль газа до упора. Кто-то отскочил в сторону, хрустнул под бампером случайный тополек. Машина неслась вперед разгоняющимся зверем. Сходу высадив ворота, Максимов вылетел на знакомую дорогу. Вслед ему больше не стреляли…
Всего через несколько минут он добрался до условленного места. Скрюченным напряженным всадником Леонид сидел на мотоцикле, всматриваясь в подъезжающий грузовик. Максимов и здесь не удержался от того, чтобы не учудить. Поставив машину поперек дороги, задними колесами заставил ее сползти в кювет. Вышвырнув ключи зажигания в окно, заглушил двигатель и выпрыгнул из кабины.
Все по высшему разряду! — он снова орал. Задымленное и перепачканное лицо его сияло дьявольской улыбкой. — Хотел унести от них пулю, но и того не вышло. Зато трофей прихватил! — он замахал пистолетом. Был один, а стало два!
— Ты ранен? — подскочив к нему, Леонид уже помогал усаживаться в коляску.
— Я пьян! Чудовищно пьян… Поверишь ли, взорвать под ногами гранату, оказывается, то же самое, что без передыху вылакать пузырь голландского спирта.
— Тише! Ради бога, тише! Ты вопишь, как оглашенный.
— Я и есть оглашенный! В смысле, значит, оглушенный, — Сергей захохотал. Рукавом принялся утирать лицо. — Жми, Леня! Во весь дух! Скоро эти чайники опомнятся…
Но Леонид и без того уже газовал. Мощная трехколесная машина рванула с места, рыча, помчалась по дороге. Охотники на волков возвращались домой.
Глава 9
На этот раз задание было более индивидуальным. Клим Лаврентьевич исполнял роль экзаменатора. Зная специфическое отношение Лужина к подобного рода делам, им пошли навстречу, продемонстрировав фильм, которого могли, наверное, и не показывать. Камера скользила по залу суда, выхватывая угрожающее движение рук, растерянную мимику на одних лицах и злобную искривленность других. Сидящие на местах подсудимых вслух обменивались репликами, открыто посмеивались над судьями и прокурором. Не стеснялись давать советы и багровому адвокату. Закон кое-как подводил дело к логическому завершению, однако послушники его откровенно трепетали. Что-то мямлил обряженный в черное прокурор, часто путаясь и на удивление кратко говорили судьи. Народные завсегдатаи-заседатели бегали глазами по сторонам, предпочитая не встречаться взглядом с аудиторией. Над ними подшучивали, что-то громко спрашивали, а не слыша ответа, заливались хохотом.
— Эй, краснорылый! — широкоплечий мужчина с залысиной поднялся со скамьи подсудимых. — Не отворачивай хайло, тебе говорю, тебе! Завтра же, слышишь? Завтра же останешься без машины… Ах, у тебя ее нету? Тогда без квартиры. Спалю вместе со всем барахлом… Сукин сын! Кого судить вздумал! Да я тебя сам застращаю!… Убери грабки! Грабки убери, слизняк сопливый!…
Последняя фраза адресовалась смущенному вохровцу, тщетно пытающемуся усадить распалившегося блатаря.
— Срок мне вздумали шить! Да здесь, считай, все наши! Запомнят вас, иуд, как следует! До последней хари!…
Клим Лаврентьевич, сидящий в углу, слащавым голоском комментировал: