Охота на волков

Так или иначе, но авторы программы заслужили всяческих похвал, — все сработало, как надо, ключ легко вошел в скважину, без усилия провернулся. В подъезд Лужин с Бариновым проникли беспрепятственно, и в нужную минуту оба застыли на заранее обусловленных местах. Это даже нельзя было сравнивать с шахматами. Операцию расписали до последней секунды, до последней нотки. Каждое возможное и невозможное отклонение учитывалось всего-навсего как дополнительный вариант. И степень организации подобных предприятий начинала пугать Валентина по-настоящему. ОНИ — те самые, на которых в поте лица трудились Лужин и Баринов, могли все! Любое дело аккуратнейшим образом раскладывалось по сотням аккуратных полочек, делилось между аналитиками, технарями и исполнителями. И первые, и вторые, и третьи обладали высочайшей квалификацией. Пытаясь предвидеть самое немыслимое, неведомые организаторы преспокойно ставили в один ряд банальность и изощренность. Власть скрупулезного анализа снисходительно внимала самому нестандартному трюкачеству. Подобный союз обещал серьезные проблемы любому противнику. И, находясь «внутри», Валентин пробовал охватить взором всю систему в целом, отчего прежнее его мнение, выношенное и устоявшееся с детских лет — о российской безалаберности, о вездесущем «авось» и вечносером руководстве, впервые дрогнуло, испуганно отступив в сторону. В людях, руководящих операцией, угадывался тот самый профессионализм, о котором столь много болтали с телеэкранов и который, в обыденной жизни по-прежнему оставался мифом. Грустно, но так уж выходило в его жизни, что он не встречал мудрых начальников. Здравый смысл наверху отчего-то не котировался. Там ценилось нечто иное — может быть, психологическая гибкость, сопряженная с желанием следовать рекомендациям Дейла Карнеги, угодливые улыбки, умение вовремя шутить. Не наблюдая ничего иного, Валентин все глубже увязал в трясине снисходительного презрения ко всему окружающему. Заводы, школы, больницы, десятки распухших от мутного словообилия институтов — все вызывало у Валентина кривую усмешку. Власть напоминала механизм устаревшего парового агрегата, упрямо работающего на угольном топливе. Мощь сочеталась с ужасающей медлительностью, и второе сводило на нет первое. Глупо вырезать аппендицит после того, как клиент уже скончался от перитонита. Но вырезали — и, надо сказать, со рвением, а после зашивали, делая вид, что так и надо. А позже кретинически удивлялись прорывам трубопроводов, гибели людей в шахтах, катастрофам с морскими паромами, падению отлетавших свое самолетов. Так было везде и всюду, но здесь ему впервые пришлось столкнуться с проблесками реального разума. Разума холодного, в высшей степени жестокого.

Их действительно страховали. Еще на подходе к дому Валентин заметил щуплую фигурку Бориса. Разумеется, малорослый агент изображал мальчишку. Обутый в валенки, он катал по снегу все тот же цветной мяч. Они не подали виду, что узнали друг друга. Мельком Валентин подумал, что перед заданиями Боре приходится пользоваться лучшими из бритв. Мужская щетина не слишком молодит. Должно быть, его еще и чуточку румянили. Во всяком случае выглядел он превосходно. Даже сверстники навряд ли угадали бы в нем чужого.

В подъезде они протерли подошвы специальной ветошью, Валентин натянул на лицо реденькую бороденку, глаза спрятал под треснувшие очки. На этот раз старика поручили играть ему. У каждого за поясом таилось по бесшумному пистолету, но пустить в ход они обязаны были ножи. Уже после операции холодное оружие у них должны были забрать, чтобы, снабдив заранее заготовленными «пальчиками», подбросить улику в нужное место и в нужный момент. Операция хороша, говаривал инструктор, когда одним выстрелом укладываешь трех или четырех зайцев. Первого «зайца» предстояло убрать им.

Баринов еще раз оглядел Валентина с ног до головы, придирчиво нахмурился.

— Вроде ничего. А как ты сам? В форме?

— Я всегда в форме, — Валентин угрюмо развернул Баринова к окну. — Не сюда смотришь, туда гляди!

— А что такое? — шепотом всполошился Баринов. — Уже прибыли? Рановато вроде.

— Дурень! Ты на двор взгляни, на детвору. Это ж воля, дубина! Мы, считай, впервые с тобой сами по себе!

Баринов послушно уставился в окно. Хотел что-то возразить, но не решился. Рука его нервно заелозила по подоконнику.

— Я, Валь, на эти темы, если честно, запретил себе думать. Пока. То есть поначалу тоже разное прикидывал. Насчет — как бы свильнуть в сторону при случае. Но потом сообразил: во-первых, отыщут, — очень уж серьезные ребята, а во-вторых… Понимаешь, слишком много они в нас вбухали, чтобы так запросто положить в каком-нибудь бардаке. Чудится мне, Валь, не сделают они этого. Удобно им иметь таких, как мы. А пока им удобно, то и мне удобно. И я, Валь, так полагаю: сегодня мы на волю отсюда любуемся, а завтра и вовсе будем гулять, как свободные граждане. Так какого хрена, скажи, рисковать?