Охота на волков

— А то нет! Конечно! — Баринов ответил с такой горячностью, что Валентин поморщился. Простота напарника иной раз откровенно раздражала. С одним и тем же искренним чувством человек способен долбить каменюгой по черепу собрата, а после, размазывая слезы, каяться. И в том, и в другом случае он прав, ибо действует по побуждению сердца. Чему же еще доверять в этом мире, если не сердцу? Ум — понятие шаткое, и потому нет более мутного занятия, чем разбирать человеческие ошибки. Оттого и толкуют: не суди, да не судим будешь. Правильно, наверное, толкуют. Но для чего-то ведь дарован ум? Может, для того, чтобы сподручнее было обводить вокруг пальца податливую совесть? Или все-таки для работы иного порядка? Ведь должен человек прорубать в дремучем нагромождении лжи тропку! Если не для всего человечества, то хотя бы для себя! Или вообще не надо ничего и никого рубить?

Временами Валентину начинало казаться, что он плутает в трех соснах. Куда бы он не рвался, всюду его поджидали громоздкие легко узнаваемые препятствия. Те же самые, что вставали на его пути и год назад, и два, и три. Словно, издеваясь, судьба знакомила плутающего человечка с неэвклидовым пространством. Трезвый и стремительный внешне, внутри себя Валентин все более уподоблялся растерянному и в конец отчаявшемуся путнику. Диалог, затеянный с самим собой, напоминал не слишком умелый спектакль. Во всех без исключения вопросах, впрочем, как и в ответах, усматривалась фальшь, первопричину которой он никак не мог разгадать. Неожиданным образом ему пришлось иметь дело с чертовой окрошкой, где перемешалось несмешиваемое: и чужие смерти, и любовь к Виктории, и столь лепкая правда, двояко подаваемая отошедшим в былое Юрием и нынешним несуразно реальным полковником. Одну игру Валентин вынужден был играть, оставаясь наедине с Рюминым, другую — с Генкой Бариновым, но самую главную и сложную, как это ни странно, — с самим собой. Игра эта все более начинала напоминать войну на три фронта, а ведь история наглядно свидетельствует, что подобного противостояния не выдерживал никто: ни Наполеон, ни Гитлер, ни кто другой.

— …Кем я был и кем я стал? — продолжал рассуждать вслух Баринов. — Это ж великая разница! А чем менты, по-твоему, занимаются? Младенцев в разрисованных колясочках возят? Хрен там! Грязь разгребают! Вилами, лопатами и макаровскими хлопушками. И сами, понятное дело, мажутся. Ну так что? Говорить, конечно, можно всякое, но если по делу, то любой блатарь, если он, само собой, с царем в голове, тоже подтвердит: без государственности всем одинаковый карачун наступит. Он ведь при нем и кормится — при государстве, значит. Стало быть, власть — она не только фраерам нужна. Братва тоже в ней нуждается… — Разогретый собственными рассуждениями, Баринов яростно поскреб в затылке, словно стимулируя остановившуюся мысль. — Только что есть — власть? Это ведь и есть сильное государство! Не будет силы, развал пойдет, хаос, беспредел гестаповский. А кто этого хочет? Никто! Вот и получается, что и сила нужна, и специальные службы вроде нас.

— Ага, и менты нужны, — подначил Валентин.

— А что! Выходит, и менты нужны, — Баринов произнес это с некоторым удивлением. Пожалуй, удивился он даже не самому выводу, а тому любопытному факту, что вывод столь мудреного рода пришлось сделать ему — человеку, разбежавшемуся с законом еще в годы сопливой юности.

— Выходит, нужны и менты, — повторил он более решительно. — Им без блатарей не жить, а блатарям без них. Это, Валь, не я, — это… Помнишь то словцо, что нам говорили?

— Диалектика?

— Во-во!… И потом нас ведь с тобой ментами не назовешь. Мы из другой службы. Скорее уж — чекистской.

— Чистильщики.

— Что?

— Чистильщики, говорю!

— А хоть бы и чистильщики!… Раз закон не справляется, значит зовут дворников с метлами. Как иначе? Тайнае дипломатия тоже ведь с ядом в перстнях ходила. Где в бокал гадость подсыплет, где кинжалом ткнет. Потому как политика, Валь, — что твоя проститутка. И вашим, и нашим, а прежде всего — тем, кто сильнее и изворотливее…

Валентин зажмурился. Потолок исчез, но голос Баринова остался. Осталась его прямолинейная логика, прямолинейностью своей не упрощающая ничего!

Глава 10

Добрались они без приключений. Коротко поведав о происшедшем, Сергей притих и уже не трепыхался до самого города. Видимо, припекла рана и потеря крови. Ожил он, только когда Леонид открыл дверь своей квартиры и помог напарнику войти в прихожую. Но ожил не от заботливого участия друга, а от того, что увидел Ольгу. Да и Ольге было над чем поломать голову. Недоуменно изогнув красивые брови, в очередной раз сбежавшая от мужа своевольная дама переводила взгляд с Леонида на чумазого Максимова. В белом с блестками платьице с глубоким декольте, выглядела она просто замечательно. Иначе не встрепенулся бы боевым петушком ослабевший Максимов. Уставший от переживаний Леонид ни о чем уже не спрашивал и ничему не удивлялся. Так и не дождавшись вопросов, Ольга решила объяснить все сама.