Охота на волков

— Вот… Снова выпорхнула из клетки. Ключик одолжила у деда Костяя. Сказала, что ты попросил.

Леонид тупо кивнул, замороженным голосом поинтересовался:

— Не знаешь, где тут у нас бинты?

— Бинты? У нас? — она чуть было не рассмеялась, но, присмотревшись к Максимову, обеспокоилась.

— А что с ним стряслось?

— Понимаешь, поранился он…

— Поранился я, — поддакнул Максимов. — Самую малость.

— Ого! — Ольга приложила ладонь к его пылающему лбу. — Да тебе, братец, и впромь плохо.

— Мне хорошо! — Максимов скосил глаза в сторону Леонида. — Такая фея — и у тебя, Логинов? Ты ничего мне не говорил! Боже мой, какая фемина!

Леонид криво улыбнулся, не очень естественно подмигнул Ольге.

— Бред. Всего-навсего бред.

— Если даже и бред, то бред из приятных! — она помогла Максимову опереться на свое плечо. — Говори, красавчик, говори!… А ты, Лень, поийди поищи бинты. Я тут у тебя еще не освоилась.

Леонид засуетился.

— Давай его пока на диван. Надо, наверное, воду, йод, еще что-нибудь?

— Выпить ему принеси, — посоветовала Ольга. — Стопочку.

— Фея! Самая натуральная фея! — Максимов крутил головой, изображая восхищение. С готовностью приобняв Ольгу, захромал в комнату. По пути сшиб локтем с полочки бутыль с усохшим цветком. — Я неловок, миледи, но это только сегодня. Завтра и послезавтра я — орел!…

С водкой в одной руке и йодом в другой вернулся Леонид.

— Сейчас поглядим, какой ты орел, — он встряхнул пузырек с йодом, посмотрел на просвет.

Сергей рухнул на диван, капризно произнес:

— Только пусть оперирует она. Как хирургу, Лень, я, уж прости, тебе не очень доверяю.

— Как же он так? — Ольга с ужасом взирала на залитую кровью брючину. Вдвоем с Леонидом они осторожно раздели Максимова. Сергей хорохорился, но по лицу его стекал пот. Даже рюмка «Столичной» не слишком помогла.

— Всю жизнь мечтал быть раненым, — бормотал он, — чтобы лежать в госпитале, позволять за собой ухаживать красавицам-санитаркам…

— Сколько ж из него вытекло, бедного!

Леонид пожал плечами. Ватным тампоном, смоченным в той же водке он занялся обработкой раны. Он не хотел, чтобы Ольга поняла причину происшедшего, но не гнать же ее было из квартиры. Вдвойне смущаясь ее присутствием, действовал он крайне неловко. Великодушный Максимов от комментариев воздерживался, но Ольга, понаблюдав за его суетливым врачеванием, решительно вмешалась.

— Кастрюлю с водой на газ! — скомандовала она. — Неси стрептоцид, если есть, ваты и еще бинтов!

Леонид подчинился. Это оказалось легче, чем он думал, и, уступив пальму первенства, он не почувствовал ни малейшей досады. Взяв командование на себя, Ольга разом избавила его от ложного смущения, от необходимости что-либо объяснять. Она без сомнения поняла, что ранение пулевое, но высказываться по данному поводу не спешила. Возясь с кастрюлями на кухне, Леонид продолжал слышать разглагольствования Максимова.

— Я не бабник, Олечка, поверь! Просто я ловец счастья. Ловлю сам и делюсь с другими. А как иначе? Такая уж верткая эта вещь, — не будешь ловить, не дождешься. Верткая вещь и дорогая.

— А при чем тут цена?

— Цена, Олечка, — всюду и при всем. Вспомни хотя бы Асоль, обманутую Грэем! Тоже, вероятно, была сначала на седьмом небе от счастья. И не догадывалась, симпатяшка, что это только товар авансом, что позже, о чем мы как-то не задумываемся и о чем не написал Грин, ей придется платить. Разочарованием, потоком слез — а как же! Ведь однажды она непременно поймет, что сказочный принц всего-навсего сметливый бизнесмен, что алые паруса куплены в торговой лавке, а в вычурном почтении окружающих таится обывательская насмешка. И кто знает, возможно, на этом разоблачении вся их великая любовь и рухнет.

— Боже мой, какой цинизм! Всякая порядочная женщина на моем месте должна была бы наградить тебя оплеухой.

— Оплеухой? Да разве поднимется рука? На увечного? И потом, женщины все равно чувствуют, что это не совсем так. Циник, да с изюминкой! Потому что мой цинизм — это прежде всего правда. Вечносладкие будни — это миф, одним вареньем сыт не будешь, и я всегда сообщаю об этом прямо. Заметь, при этом я никогда не презираю и не насмешничаю. Напротив, я люблю и с удовольствием помогаю. Если бы все обстояло иначе, все мои женщины давным-давно бы меня бросили.

— Правильно бы сделали!

— Может быть, однако не делают! Спрашивается, почему? Да потому что стоит овчинка выделки!

— Тут не овчинка, а уж скорее волчинка!… — Ольга громко фыркнула.

— Ну и что? Любовь не валяется где попало. Ее ищут все, но находят немногие. Я, наверное, не идеал и действительно в некотором роде циник, но моя любовь, Олечка, самая чистокровная! Эти вещи я не умею подделывать. И если я называю красивое красивым, то это значит, что я западаю от восхищения, а не жонглирую словесами. И второе! Я бьюсь с жутчайшим человеческим качеством — с эгоизмом собственника. Человек не должен и не может принадлежать кому-либо. Я свободен настолько, насколько сам это понимаю. Все мои узы — моя собственная совесть и не более того.

— А если какая-нибудь из твоих дамочек вильнет на сторону? Что по этому поводу говорит твоя совесть?