Охота на волков

Прошлой осенью на сталинградском фронте безвести пропал младший брат Юрьина. Но спрашивать, не доводилось ли лейтенанту его встречать, капитан не стал – посчитал, что таких совпадений не бывает.

– Один из семьи на фронте? – спросил Юрьин, в очередной раз обтирая мокрый от пота лоб рукавом гимнастёрки.

– Один. Отец уже стар для этого дела. Старший брат по здоровью не прошел, инвалид он с детства, а младшим ещё годов мало. Братьев нас четверо, да и пять сестёр ещё! – не без удовольствия рапортовал Ларионов.

– Нас у мамки с батькой тоже четверо сынов было. Сестёр нет, правда. Все четверо на фронт и ушли. Один погиб, второй пропал безвести. – задумчиво проговорил капитан, отпустив с лица улыбку.

Ларионов потупил взор, опустил глаза вниз. Складывалось ощущение, что ему неловко за то, что словами своими напомнил капитану о погибших братьях. Но он, воевавший во всей своей семье один, видимо, и предположить не мог, что Юрьин давно свыкся с этим обстоятельством. Как любое земное создание свыкается со всяким земным делом.

– Вы извините меня, товарищ капитан госбезопасности! Пойду я? – вдруг пробурчал хмуро Савелий.

– За что? – смутился Юрьин.

– Неловко мне, что про братьев ваших напомнил…

Капитан рассмеялся, да так от души, будто ему рассказали какой-нибудь занимательный анекдот.

– Да брось, лейтенант! – сквозь смех проговорил Юрьин. – Ты-то при чем? Война идёт, понимаешь! Оно и понятное дело! Столько народа мрёт!

Капитан отсмеялся, снова протёр широкий, блестящий от пота лоб и добавил спокойно и нравоучительно:

– Война, брат, война! Ни куда от смертей не деться. Это, понимаешь, принять надо. Теперь подобные вещи, так сказать, – норма. Если вчера ты спокойно мог говорить о том, что твой брат, сват, отец устроился на работу или, скажем, в отпуск съездил, то теперь время так же спокойно говорить: ушёл на фронт, пропал без вести, погиб. Такие дела, понимаешь!

Не смотря на скованность и напряжённость младшего лейтенанта, Юрьину всё же удалось разболтать юношу. Уже вскоре Савелий, отбросив прежнюю робость, свободно болтал с капитаном о всякой чепухе, позабыв о разнице в возрасте, чине, ордене Красного Знамени на его широкой груди и настораживающем прежде цвете тульи фуражки, что висела неподалёку на битенге.

Капитану был по душе этот простой, людской трёп. Он привык сдерживаться в выражении эмоций и мыслей, привык говорить мало и только по существу, не задавать лишних вопросов и избегать подобных, направленных в его адрес. Друзей на службе толком и не было у капитана. Были хорошие знакомые, более-менее надёжные товарищи, но и с ними нужно было держать дистанцию. Такова была суровая, беспощадная суть его службы. С этим же, молодым, совсем ещё зелёным, но уже хлебнувшим горькой военной жизни, парнем, далёким от, привычного Юрьину, мира можно было держаться открыто, быть самим собой. Да и веяло от Ларионова чем-то магическим, родным, до дрожи в душе, знакомым. В худобе его лица, в скромности речи, скованности жестов, в новенькой форме, блестящих кожаных ремнях видел Юрьин себя в те давние времена, когда сам шагнул за порог училища.

А баржа, тем временем, не спеша резала водную гладь, повторяя изгибы реки, маневрируя между редкими островами, по давно заученному маршруту.

2

Командир батальона капитан Шабанов, к которому и надлежало сперва прибыть Юрьину, встретил гостей у калитки двора, в котором раскинулась богатая изба из ровных, толстых брёвен. Здесь располагался штаб батальона. Комбата, видимо, предупредил кто-то из местных или же из его солдат, увидев четверых неизвестных, высадившихся с баржи на пристани. Он был сильно встревожен, словно его застали врасплох, но всячески пытался это скрыть за заискивающей улыбкой и мягким, спокойным голосом. Но изрядную подвижность глаз, дрожь пальцев и нервозность движений ни чем нельзя было укрыть от опытного взгляда Юрьина.

Комбат пригласил гостей в дом. Однако, Юрьин прошел один, оставив своих бойцов во дворе. Изба, выбранная под штаб батальона, находилась на отшибе от остального посёлка, на не большой возвышенности. Она была построена с таким расчётом, что тень от леса, который начинался в десятке метров от бревенчатых стен, не падала на неё в течение всего дня. Это делало помещение тёплым и светлым. Но в условиях установившейся жары, дом превратился в настоящую баню. Командир батальона так растерялся, узнав о прибытии гостей, что не успел застегнуть свою гимнастёрку и теперь стоял возле капитана госбезопасности, отсвечивая свежей нательной рубахой, от чего испытывал ещё большее неудобство. К тому же, сам Юрьин, невзирая на погоду, был одет полностью по форме, в фуражке и с ремнём.