Охота на волков

Изба эта некогда принадлежала одному из местных зажиточных рыбаков – финну по национальности. После Зимней войны его, как и других «неблагонадёжных элементов» выселили из приграничной зоны. Уходя, предыдущий хозяин основательно подчистил свой скарб, оставив в избе лишь некоторую мебель, да несколько рыбацких снастей на чердаке. Иные выселенцы оставляли в домах даже посуду с фамильными украшениями, фотографиями и прочей личной мелочью, точно рассчитывая вернуться обратно через пару месяцев. Хозяин же этого дома, видимо, был тот ещё куркуль, что, в общем, характерно для состоятельных людей.

Комбат предложил чаю, харчей, но Юрьин от всего отказался.

Шабанов осторожно присел на скрипучий деревянный стул напротив капитана, покорно сложив ладони на массивный, круглый стол. Гостю же, хозяин предложил мягкое, кожаное кресло, на котором, видимо, обычно сидел сам. Чрезмерная услужливость целого командира батальона начинала раздражать Юрьина, а два ордена на груди комбата лишь подливали масло в огонь.

– По какому же вы ко мне делу? – задал, наконец, Шабанов, самый заветный для него вопрос, пересиливая хрипоту волнения в голосе.

Юрьин провёл пальцами по жидким тёмно-русым волосам на округлой, яйцеобразной голове и, молча, вышел на улицу, оставив фуражку на столе. Шабанов крайне растерянно чувствовал себя в те минуты. Внутреннее напряжение нарастало в нём с каждой секундой. Кровь вскипала от волнения точно вода в чайнике.

Не прошло и минуты, как Юрьин вернулся в комнату с бумажным конвертом в руках. Он протянул конверт Шабанову и сел обратно в кресло, расстёгивая ворот гимнастёрки.

Комбат не терпеливо вскрыл конверт. Внутри лежала всего одна бумажка, раза в два меньше размером самого конверта. Он ещё раз внимательно взглянул на капитана госбезопасности, тот не отводил спокойного, задумчивого взгляда от окна, и вновь опустил глаза в текст бумаги. Это был специальный пакет от Управления госбезопасности по Мурманской области с приказом самого начальника управления, который, в весьма сжатой форме, предписывал командиру 82 пограничного полка и всем командирам батальонов полка оказать «всяческую помощь капитану госбезопасности Юрьину Ф.И. в проведении специального задания в тылу противника». В конце текста даже стояло согласование с командующим 14-й армией, штабу которой полк подчинялся в оперативном отношении. У Шабанова от сердца отлегло, когда он закончил с прочтением этого текста. Хорошо было уже то, что пришли не по его душу. Однако, на смену тревоги неприятно заныло в груди командирское честолюбие, остро приправленное бессилием перед этим документом. Мало кто из командиров любил оказывать «всяческую помощь» посторонним людям. Для капитана Шабанова это означало одно – отбросить груду своих рутинных дел и заняться чужими, абсолютно не нужными ему, делами.

– Я вижу – вы закончили? – спросил Юрьин, переведя тот же спокойный взгляд на комбата.

Шабанов кивнул, укладывая бумагу в конверт.

– И что за помощь вам нужна? – спросил он, с тенью обречённости взглянув на Юрьина исподлобья.

Сложно было не заметить этот несчастный, потухший взгляд.

Юрьин покрутил короткой, толстой шеей, разминая её и не торопясь с ответом.

– Прежде всего, заселите нас куда-нибудь на пару дней! – наконец, ответил он и мягко улыбнулся.

– Ну… С этим проблем не будет, – задумчиво протянул Шабанов, доставая пачку «Казбека». – Но это же не всё?

Юрьин заметил возле себя массивную пепельницу, выполненную из гильзы снаряда. Она стояла на широком подоконнике, сделанном из обычной шероховатой доски. Он взял пепельницу и протянул её комбату.

Тот на мгновение растерялся, благодарно кивнул, махнув папиросой, что торчала из его рта, и, убрав пачку в карман, принял предложенную пепельницу.

– Мне нужны люди, продовольствие, боеприпасы! – вернув выражению лица былую серьёзность, щедро осыпал комбата Юрьин. – Все соответствующие бумаги: требования, накладные и аттестаты из управления госбезопасности у меня есть! Людей не много, но надёжных, понимаете ли, опытных.

Шабанов слушал его, задумчиво подперев голову рукой и дымя папиросой. Его не радовали новости про людей, продовольствие и боеприпасы, но отказать он ни как не мог. И ощущение собственного бессилия больше прочего вздымало, вспенивало в его груди волну злости. За два года войны Шабанов часто бывал в подобных ситуациях и всегда ревностно отстаивал то, что считал «своим». Своих людей, своё продовольствие и прочее. Но перед ним сидел человек с погонами офицера госбезопасности и жиденьким листком бумаги, на котором всесильным огнём горели жирные и важные подпись и печать. Это не позволяло Шабанову поступать привычным образом: звонить начальству, пенять на занятость людей, грозиться жалобами, повышать тон. Конечно, как правило, все подобные меры были бесполезны, но помогали облегчить душу.