Тихо напевая что-то себе под нос, я слегка похлопывала рукой по кондитерскому мешку, выдавливая сладкий ванильно-сливочный крем на последнее светло-золотистое печенье. Идеально.
Я отложила мешок и осмотрела свою работу. На одном лотке лежали верхние половинки сдобного печенья, покрытые завитками сливочного крема, а на другом – нижние с тонким слоем малинового джема. Улыбнувшись в предвкушении, я взяла по одной половинке из каждого лотка, аккуратно сложила их вместе, слегка прижав друг к другу, и поставила готовое сдобно-сливочно-малиновое великолепие на тарелку.
Я быстро соединила оставшиеся половинки печенья и посыпала верхушки сахарной пудрой. Пудра прилипла к нежной вершине завитка, края запеклись до идеального оттенка золотисто-коричневого цвета.
Я взяла тарелку, отнесла ее в гостиную и с размаху поставила на журнальный столик.
Зуилас выглянул из-за своего альбома с пейзажами, следом за ним высунулась еще одна голова. Мохнатые черные уши Сокс шевелились, когда она принюхивалась.
– Завитки сливочного крема, – сказала я ему. – Попробуй.
Он выпрямился и придвинулся к столу, а Сокс уперлась ему в ноги, чтобы не упасть с коленей. Взяв печенье с тарелки, он осмотрел его изящную форму, понюхал и сунул целиком в рот. Челюсть шевельнулась, сделав несколько жевательных движений, и демон проглотил печенье.
– Вкусно? – спросила я.
Зуилас метнул на меня непроницаемый взгляд, затем перенес тарелку на подлокотник дивана, чтобы было легче брать печеньки. Сокс потянулась носом к тарелке, но демон махнул на нее рукой, чтобы она отошла, и лишь потом схватил еще один сливочно-кремовый завиток.
Втайне довольная, я фыркнула и вернулась на кухню, чтобы убраться. Через несколько минут я уселась на диван рядом с Зуиласом, положив на колени гримуар с блокнотом. Сегодня утром я нашла еще одну запись Миррин, и у меня было несколько часов, чтобы перевести ее, перед встречей с Эзрой на месте преступления.
Мысль об этой встрече вызывала у меня волну беспокойства – перспектива общения со злобным и опасным магом-демоном пугала так же, как и возможный конфликт с колдунами. Я выдохнула, борясь со своими опасениями.
Пока Зуилас ел печенье, я сосредоточилась на древних словах Миррин. Постепенно перевод стал складываться, и с каждой законченной фразой и предложением в моей груди росло новое беспокойство. Когда солнечный свет за окном потускнел и исчез, я отложила гримуар в сторону и сжала блокнот обеими руками. Мой перевод занял целую страницу.
У меня болит сердце, сестра.
Этот день был ужасным. Небо было темным, дул холодный и жестокий ветер, и наши враги пришли за нами.
Они нашли нас, и мой В’альир сразился с ними. Мы – живы. Они – мертвы.
Мне надо бы радоваться, но у меня болит сердце, сестра. Я видела, как он истекал кровью. Я видела, как он упал. Они умерли, но мой В’альир… Я боялась, что он тоже умрет. Я боялась, что он погибнет в этом чужом для него мире, сила его иссякнет, глаза станут черными, как ночь, и остынет его огненный дух.
И я останусь без него.
Безумие во мне не утихло, и теперь меня переполняет еще одна странная мысль. Я больше не задаюсь вопросом, почему мне хочется прикоснуться к нему. Я спрашиваю, позволит ли он мне сделать это.
Он рассказывает так мало. Не пялится, как одурманенный страстью мальчик. Не пыхтит и не лапает, как делают наши мужчины. Испытывает ли он такое же жгучее желание? Жаждет ли он меня как женщину или я, будучи человеком, не возбуждаю его?
Ох уж эти вопросы! Я спорю сама с собой, не стоит ли мне вычеркнуть эти размышления со страницы.
Лоно мое переполнено страстным желанием – я хочу его. В состоянии ли я вынести все это одна? Сохраняю ли я свою душу или искушаю Судьбу?
Что перевесит – гордость или страсть? Я знаю, сестра, что я должна выбрать.
Миррин Атанас