Охота за Чашей Грааля

– А кого из старых князей помнишь-то?

Старик остановился, оперся на посох и на мгновение задумался. Потом как-то странно посмотрел на незнакомца:

– Ивана помню. Голова у его кудрява была. Брови антиресны, как крылышки у перепела: коротки и вразлет. Нос токой длинный.

Князь хохотнул:

– Брови, как крылышки у перепела.

Смех незнакомца заставил улыбнуться и старца. Отвислые, морщинистые щеки его затряслись вместе с жиденькой бородкой.

– Да, – проговорил старец, – был такой князь. Любил народ, и народ за ето его благоволил.

Последнее слово как-то насторожило князя.

– Скажи, отец, хто ты будешь?

– А зочем те, сын мой?

– Да… так, – князь пожал плечами, – думаю, ты не из черных людей.

– Эээ! – протянул старец. – У Бога все люди ровны. Нет у его ни черных, ни белых. Сам-то я, дай бог помять, из Кутузовых буду. Мой дед боярин Федька Кутуз у Алексашки Невского постельничим был.

– О! О! – удивился князь. – А ты что… так? – Он глазами остановился на его латаной-перелатаной одежонке.

– Я-то… да душа слободы хочет. Я-то захотел к Богу поближе быть. Вот хожу по землице, людев антиресных встречаю, об жизни да Боге говорим. Он-то все видить.

– Ну шел бы… в монастырь. Там все Богу служат.

Старик странно усмехнулся:

– Бывал я тамо. Стена давит, стена…

Не понял его князь.

– Зато за ней зимой-то тепло! – заметил Дмитрий.

– Зима – божье посланье, мил человек, – ответил старец, – оно посылает да теплом укрывает.

«А старик-то мудрец», – подумал князь.

– Слушай, отец, ты сказал мине, что идешь к Сергию.

– Да так тоть.

– Давай я тя на коня посажу, он у мня здоровый, двоих выдержит, и поедем к Сергию.

– Нее, мил человек, к етому преподобному на коленях надоть иттить.

– Ты тута, отец, не прав. Да, Бог наградил его многим. Он заслуживает того, чтоб стоять перед ним на коленях. Но чтоб идтить столь верст… разве великому грешнику…

– Да мы все грешны.

– Грешны! Согласен! Но мы ходим в церковь, а не ползем на коленях. А идтить в церковь, ето идтить к Богу.

Старец повернулся к нему и улыбнулся:

– А умен ты, мил человек, твоя правда. Чей-то у мня живот свило. Однако… еды просить, так ты уж прости, а я пойду. Тута недалече водничек ести, пойду туды, хлебец пожую да водицей запью.

– А мня че не зовешь, корочки жалко? – князь с улыбкой спросил.

– Пошли, коль не привиледлив.

Старец, чувствуется, даже обрадовался этим словам.

Свернув с дороги, они попали в высокую траву. Князь заметил, что старцу тяжело раздвигать ее и, поравнявшись с ним, предложил:

– Добрый старец, ты кажи дорогу, а передом пойду я.

– Че, не любишь вторстовать? – Старец остановился, явно уступая дорогу, его лицо было все в поту.

Они вышли к роднику. Место здесь поменялось. Высокие травы куда-то исчезли. Им на смену пришел низкий, плотный разнотравник. И он преобразил землю, накрыв ее бархатным цветным ковром. А вокруг, в задумчивости, стоял могучий, нетронутый лес. На опушке дубы-великаны, как грозные воеводы, охраняли своих воинов. Они были разные: стройные золотистые сосны, хмурый, молчаливый ельник. А напротив них веселые, улыбающиеся березы, как бы разбавляли их суровость.

Князь, испытывающий жажду, приник к звонким, прозрачным струям серебристой водицы. Заломило зубы, ударило в виски. А он пил эту сладостную жидкость, наслаждаясь холодом. Потом, напившись, вскочил и вдруг крикнул во всю мощь его здоровых легких:

– До чего ты прекрасна, матушка Русь!

От его мощного голоса старец вздрогнул, но по заслезившимся глазкам можно было понять, как он был доволен услышанным.

– Пущай во здраву те идеть. А те ой как оно нужно, – он смотрит в его глаза, – кока-то дума тя гложет. Боисся ты чего-то. Не бойсь. Все у тя сладится. Те помощь придет. А вот опосля… – Старец замолчал.

– А что опосля-то? – не выдержал князь.

– А вот опосля… чей-то темно у тя.

– Ээ! Отец! – Князь махнул рукой. – Ты, как стара бабка…

– Дык, я старый дед. Хи! Хи!

Он взял свою котомку, разослал на травушке-муравушке и, свернувшись калачиком, положив сложенные ладони под голову, тут же тихо стал похрапывать. Князь лег на спину, руки под голову. На него сверху глядело чистое голубое небо. Запах разнотравия так и бил по ноздрям. Где-то кричал перепел: «Спать пора, спать пора!» Когда кончалась его песнь, наступала удивительная тишина. И только, порой, неугомонный сверчок о чем-то пытался ему поведать. Князь не заметил, как сон одолел его. Он не знал, сколько проспал. Только, открыв глаза, увидел, что старец по-прежнему лежал на своем месте. Было не понятно: спал он или нет. Пора было подниматься.

– Ну, – поднимаясь, спросил князь, – отец, ты дальше пешком потопаешь, аль коня оседлам.

Дед подумал, потом ответил:

– Я чей-то брюхо, глядя на тя, набил. Пожалуй, на коняге лучче.

Князь легко поднял деда и усадил его впереди себя.