Охота за древом

Возле пагоды в Молмейне, на закатной стороне
ждет бирманская девчонка и тоскует обо мне.
Слышу — ветер в пальмах шепчет и колокола гудят:
«В Мандалей, солдат британский,
в Мандалей вернись, солдат!».
В Мандалей вернись, солдат,
где вдоль бухты лодки мчат
и до самого Рангуна их уключины стучат.
Разве ты забыл, солдат:
рыбки над водой летят
и восходы от Китая будто молнии блестят?

В цвет песка на ней юбчонка и шапчонка в цвет волны,

и звалась она Супьялет — в королеву той страны.
В первый раз — в руке сигара — удивила тем меня,
что христосовалась с Буддой, ногу идола обняв.
В храме глиняный стоял
главный бог их, черт их драл,
да ей стало не до Будды, как ее я целовал
на дороге в Мандалей…

А когда в туман над рисом солнце медленно легло,

у воды она под банджо пела мне «кула-ло-ло».
И глядели мы, обнявшись, прислонясь щекой к щеке,
на слонов, бредущих с грузом, и на лодки вдалеке.
Бухтой шли слонов ряды,
в грязи чавкали следы —
так там тихо, что молчишь ты, будто в рот набрал воды
на дороге в Мандалей…
But that’s all shove be’ind me — long ago an’ fur away,
An’ there ain’t no ’busses runnin’ from the Bank to Mandalay;
An’ I’m learnin’ ’ere in London what the ten-year soldier tells:
«If you’ve ’eard the East a-callin’, you won’t never ’eed naught else.»
No! you won’t ’eed nothin’ else
But them spicy garlic smells,
An’ the sunshine an’ the palm-trees an’ the tinkly temple-bells;
On the road to Mandalay…

I am sick o’ wastin’ leather on these gritty pavin’-stones,

An’ the blasted Henglish drizzle wakes the fever in my bones;
Tho’ I walks with fifty ’ousemaids outer Chelsea to the Strand,
An’ they talks a lot o’ lovin’, but wot do they understand?
Beefy face an’ grubby ’and —
Law! wot do they understand?
I’ve a neater, sweeter maiden in a cleaner, greener land!
On the road to Mandalay…

Ship me somewheres east of Suez, where the best is like the worst,

Where there aren’t no Ten Commandments an’ a man can raise a thirst;
For the temple-bells are callin’, an’ it’s there that I would be —
By the old Moulmein Pagoda, looking lazy at the sea;
On the road to Mandalay,
Where the old Flotilla lay,
With our sick beneath the awnings when we went to Mandalay!
On the road to Mandalay,
Where the flyin’-fishes play,
An’ the dawn comes up like thunder outer China ’crost the Bay!
Поросло быльем все это — вечно прошлое милей,
но автобусы не ходят через Сити в Мандалей.
Вспомнил в Лондоне я: был там меж служивых старых слух:
«Кто услышал зов Востока, ко всему на свете глух».
И плывут издалека
пряный запах чеснока,
колокольный звон на храмах, солнце, пальмы, облака
по дороге в Мандалей…

Я сносил подошв полсотни на булыжных мостовых,

а за чертов смог плачу я ломотой в костях моих.
В Челси я гулял и Стрэндом с сотней баб, на вкус любой,
про любовь они толкуют, да какая там любовь…
Лица грубы, а какой
дух от тела — боже мой!
У меня была и чище, и нежней в стране другой
по дороге в Мандалей…

За Суэц хочу — к востоку, мне б доплыть до той страны,

где дожить свой век мечтаю, где добро и зло равны,
где без заповедей можно жить, всю жажду утолив,
возле пагоды Малмейна, лежа глядя на залив,
в Мандалее, в бухте той,
где судов качался строй
с дней, когда мы в Ирравадди флот ввели британский свой.
Стайки рыбок над волной
в Мандалее, в бухте той,
где восход встает с Китая и горит перед тобой…