Охота за древом

Thou blind fool Love, what dost thou to mine eyes, (137)
That they behold and see not what they see?
They know what beauty is, see where it lies,
Yet what the best is, take the worst to be.
If eyes corrupt by over-partial looks,
Be anchored in the bay where all men ride,
Why of eyes’ falsehood hast thou forged hooks,
Whereto the judgment of my heart is tied?
Why should my heart think that a several plot,
Which my heart knows the wide world’s common place?
Or mine eyes seeing this, say this is not
To put fair truth upon so foul a face?
            In things right true my heart and eyes have erred,
            And to this false plague are they now transferred.

«Как бельмами, слепая дура — ты, (137)…»

Как бельмами, слепая дура — ты, (137)
любовь, глаза закрыть сумела мне?
Уродство отличить от красоты,
когда-то зрячим, им стократ трудней.
Твои глаза, от похоти мужской
сомлев — раз встала ты на тот причал,
где все стоят, — как смели якорь свой
мне в сердце бросить, чтоб слепцом я стал?
Как сердце верит в собственный надел,
в общинные угодья угодив?
И как глаза не видят темных дел,
а ноги выбирают путь, что крив?
            Глазам и сердцу страсть затмила свет,
            и от чумы любви спасенья нет.

«When my love swears that she is made of truth, (138)…»

When my love swears that she is made of truth, (138)
I do believe her, though I know she lies,
That she might think me some untutored youth,
Unlearned in the world’s false subtleties.
Thus vainly thinking that she thinks me young,
Although she knows my days are past the best,
Simply I credit her false-speaking tongue,
On both sides thus is simple truth suppressed:
But wherefore says she not she is unjust?
And wherefore say not I that I am old?
O love’s best habit is in seeming trust,
And age in love, loves not to have years told.
            Therefore I lie with her, and she with me,
            And in our faults by lies we flattered be.

«Когда клянется мне любовь моя, (138)…»

Когда клянется мне любовь моя, (138)
в том, что она — правдивость во плоти,
пусть верит в то, что олух юный я.
Я вижу ложь и верю ей — почти.
В мои-то годы видеться юнцом,
признаться, мне приятно самому!
Да, я обманут лживым языком,
а правда нам обоим ни к чему.
Влюбленный старец хочет возраст свой
скрыть, точно как изменница — свой грех,
чтоб верностью украсить показной
любви покров, хоть в нем не счесть прорех.
             Так я ей лгу, и так она лжет мне,
             и оба рады этому вполне.

«O call not me to justify the wrong, (139)…»