Охота за древом

Thou art as tyrannous, so as thou art, (131)
As those whose beauties proudly make them cruel;
For well thou know’st to my dear doting heart
Thou art the fairest and most precious jewel.
Yet in good faith some say that thee behold,
Thy face hath not the power to make love groan;
To say they err, I dare not be so bold,
Although I swear it to my self alone.
And to be sure that is not false I swear,
A thousand groans but thinking on thy face,
One on another’s neck do witness bear
Thy black is fairest in my judgment’s place.
           In nothing art thou black save in thy deeds,
           And thence this slander as I think proceeds.

«Спесь и жестокость — свойства красоты, (131)…»

Спесь и жестокость — свойства красоты, (131)
и мною помыкаешь как тиран ты,
смекнув, что мне, в безумстве страсти, ты
дороже, чем чистейшие бриллианты.
Что ты лицом не так уж хороша,
чтоб так страдать, глупцы внушают мне.
Лгать, что их ложь не стоит ни гроша,
рискну я лишь с собой наедине.
Чтоб в искренность поверить ты могла
моих, в ста стонах растворенных, слов,
что не черна лицом ты, а смугла
клянусь — и в этом присягнуть готов.
           Всего-то лишь делами ты черна,
           за что на клевету обречена.

«Thine eyes I love, and they as pitying me, (132)…»

Thine eyes I love, and they as pitying me, (132)
Knowing thy heart torment me with disdain,
Have put on black, and loving mourners be,
Looking with pretty ruth upon my pain.
And truly not the morning sun of heaven
Better becomes the grey cheeks of the east,
Nor that full star that ushers in the even
Doth half that glory to the sober west
As those two mourning eyes become thy face:
O let it then as well beseem thy heart
To mourn for me since mourning doth thee grace,
And suit thy pity like in every part.
           Then will I swear beauty herself is black,
           And all they foul that thy complexion lack.

«Хоть сердцем ты, я знаю, не со мной, (132)…»

Хоть сердцем ты, я знаю, не со мной, (132)
к моей любви я вижу состраданье
в глазах с иссиня-черной глубиной
как в траурном, во вдовьем одеянье.
И, верно, солнца первые лучи
не так живят востока облик серый
и запада угрюмый лик в ночи
не красит так холодный свет Венеры,
как в траурном обличье черных глаз
твое лицо столь несравненно мило
(о, если б сердце, в траур облачась
по мне, хотя б чуть-чуть меня любило!),
            что я клянусь: быть черной красота
            должна — и к черту прочие цвета!

«Beshrew that heart that makes my heart to groan (133)…»