Охота за древом

In the old age black was not counted fair, (127)
Or if it were it bore not beauty’s name:
But now is black beauty’s successive heir,
And beauty slandered with a bastard shame,
For since each hand hath put on nature’s power,
Fairing the foul with art’s false borrowed face,
Sweet beauty hath no name no holy bower,
But is profaned, if not lives in disgrace.
Therefore my mistress’ eyes are raven black,
Her eyes so suited, and they mourners seem,
At such who not born fair no beauty lack,
Slandering creation with a false esteem,
           Yet so they mourn becoming of their woe,
           That every tongue says beauty should look so.

«Брюнетки не ценились в старину (127) …»

Брюнетки не ценились в старину (127) —
их выбирали не за красоту,
но нынче, у вульгарности в плену,
мир белизну сменил на черноту.
Горазд, кто хочет, лезть менять природу,
себе лицо искусно срисовав
с заемных образцов, вошедших в моду,
раз красота не к месту и без прав.
Но брови у возлюбленной моей
и так черней вороньего крыла.
А как к глазам подходит траур ей
по тем, кому судьба не додала!
           Фальшивой много красоты вокруг,
           но ты прекрасна, как никто, мой друг.

«How oft when thou, my music, music play’st, (128)…»

How oft when thou, my music, music play’st, (128)
Upon that blessed wood whose motion sounds
With thy sweet fingers when thou gently sway’st
The wiry concord that mine ear confounds,
Do I envy those jacks that nimble leap,
To kiss the tender inward of thy hand,
Whilst my poor lips which should that harvest reap,
At the wood’s boldness by thee blushing stand.
To be so tickled they would change their state
And situation with those dancing chips,
O’er whom thy fingers walk with gentle gait,
Making dead wood more blest than living lips,
           Since saucy jacks so happy are in this,
           Give them thy fingers, me thy lips to kiss.

«Когда играешь, музыка моя, (128)…»

Когда играешь, музыка моя, (128)
из древесины исторгая звуки,
гармонии внимая, таю я,
и глядя на порхающие руки,
завидую, что клавиш бойкий ряд
сорвет с них нагло поцелуи сам.
Мой урожай законный этот сад
даст дереву, а не моим губам.
О, если б губы совершить обмен
могли бы с этой пляшущей щепой
(которая, по сути, прах и тлен),
чтоб им достался нежный танец твой!
           Что клавиши? Черт с ними! Пальцы им
           оставь, а поцелуй — губам моим.

«Th’ expense of spirit in a waste of shame (129)…»