Чэнгун одел их в черные рубашки, в красные головные повязки, а на спинах у них, тоже красным, была вышита эмблема «Удачливого дракона». Он старательно все отрепетировал с ними, и теперь они стояли неподвижно, почтительно склонив головы.
Наконец после десяти минут разговора и чая Чэнгун сказал отцу:
– Вот подарок, который я привез тебе из Африки. – Он показал на груду ящиков за рабочими. – Подарок столь маленький и бедный, что я стыжусь поднести его тебе.
– Чай? – Хэнсу улыбнулся. – Ящики с чаем? Чая тут мне хватит до конца жизни. Отличный подарок, сын мой.
– Подарок скромный, однако позволь открыть ящики? – спросил Чэнгун, и старик кивнул.
Чэнгун хлопнул в ладоши. Десять рабочих вскочили, схватили один ящик и вынесли вперед. Работали они быстро и слаженно. Десять ударов молотом, поворот фомки – и они сняли крышку с первого ящика.
Хэнсу проявил первые признаки оживления и подался вперед в своем кресле. Двое рабочих достали из листьев чая первый бивень.
Чэнгун нарочно обставил все так, что первым вынули один из самых крупных и красиво изогнутых бивней во всей партии. Он специально просил Четти Синга пометить этот ящик, прежде чем отправлять груз в порт Малави в Индийском океане.
Бивень был длинный, свыше семи футов, хоть и не такой толстый и тупой, как обычные массивные, тяжелые бивни с севера Зимбабве. Но с чисто эстетической точки зрения великолепнейший – длина пропорциональна толщине, изгиб изящен, сам бивень красиво заострен. Не потрескался, никак не поврежден и покрыт кремово-желтой патиной.
Хэнсу невольно захлопал в ладоши от удовольствия и громко приказал:
– Принесите его мне!
Двое рабочих, сгибаясь от тяжести, подняли бивень по бетонным ступеням и поднесли старику.
Хэнсу погладил бивень, глаза в паутине морщинок заблестели.
– Прекрасно! – прошептал он. – Самое прекрасное из всех созданий природы, прекрасней жемчугов или перьев тропических птиц.
Он вдруг замолчал, нащупав пальцами неровность на бивне. Наклонился, всматриваясь, и воскликнул:
– Но здесь правительственная маркировка – ZW, Зимбабве. Государственная маркировка Зимбабве! Это легальная слоновая кость, Чэнгун. – Он снова захлопал в ладоши. – Благодаря этому штампу, сын мой, слоновая кость становится во много раз дороже. Как ты его получил? И сколько тут бивней?
Нескрываемое удовольствие отца позволяло Чэнгуну гордиться собой. Но следовало оставаться скромным и покорным.
– Во всех этих ящиках бивни, почтенный отец. И все со штампом.
– Где ты их взял? – спросил Хэнсу и тут же поднял руку, предупреждая ответ. – Подожди! – приказал он. – Подожди! Не говори!
Он помолчал, глядя на сына, потом сказал:
– Да, точно. Я знаю, откуда взялась эта кость. – Взмахом руки он отослал рабочих подальше, а сам наклонился к Чэнгуну и перешел на шепот: – Некоторое время назад я читал о нападении банды браконьеров на правительственный склад кости в Зимбабве. Это место называется Чивеве? Бандитов уничтожили, но кость так и не нашли. Верно, сын мой?
– Я читал эту статью, почтенный отец.
Чэнгун опустил глаза и ждал продолжения. Наступило молчание.
Потом Хэнсу снова заговорил.
– Человек, спланировавший это нападение, умен и смел. И не побоялся убить за то, что ему нужно, – прошептал он. – Такими людьми я восхищаюсь. Когда-то в молодости я тоже был таким.
– Вы по-прежнему такой, отец, – сказал Чэнгун, но Хэнсу покачал головой.
– Таким сыном я бы гордился, – продолжал он. – Теперь можешь показать остальную часть дара.
Статус Чэнгуна в глазах отца неимоверно вырос, и, ерзая на сиденье от радости, он приказал рабочим открыть остальные ящики.
Следующие два часа Хэнсу разглядывал бивни, радуясь каждому новому, и отобрал дюжину самых красивых и необычных для своей коллекции.
Особенно его интересовали деформированные. В одном из бивней нерв был поврежден самодельной свинцовой пулей из мушкета туземца-браконьера, когда бивень еще не созрел. Бивень раскололся на четыре отдельных стержня, которые переплелись, как в конопляной веревке. Свинцовая пуля из мушкета, сильно изъеденная, все еще сидела в основании бивня, а окружившие ее спирали слоновой кости напоминали рог легендарного единорога. Хэнсу был восхищен.
Чэнгун редко видел отца таким оживленным и разговорчивым, но через два часа старик явно устал, и Чэнгун помог ему снова сесть в «роллс» и приказал шоферу возвращаться в поместье.
Хэнсу откинул голову на мягкую кожаную спинку сиденья и закрыл глаза.
Убедившись, что старик уснул, Чэнгун осторожно прикрыл его кашемировым ковром. Рука старика упала на сиденье рядом с ним. Чэнгун уложил ее отцу на колени и, прежде чем накрыть кашемиром, осторожно, чтобы не разбудить отца, погладил. Рука была худая и костлявая, кожа холодная, как у трупа.
Неожиданно тонкие пальцы сжали запястье Чэнгуна, и старик заговорил, не открывая глаз: