Охота за темным эликсиром. Похитители кофе

* * *

Марсильо как раз собирался счистить ножом чаячий помет со стекол своего парника и собрать в ступку. Ханна Кордоверо стояла немного в стороне, наливая в лейку пресную воду черпаком. Овидайя наблюдал за ней с верхней палубы. Она была не похожа ни на ученого-сефарда, ни на принцессу Шахерезаду – так он называл ее, когда они оставались наедине. Она скорее напоминала ему начинающего португальского матроса. Волосы у нее по-прежнему были короткими, одежда состояла из полотняных брюк, не очень чистой рубашки и шерстяного свитера. Несмотря на внушительный гардероб женского платья, Ханна отказалась надевать что бы то ни было из него. Возможно, дело было в том, что наряды принадлежали графине. Сама Ханна уверяла, что за долгие годы так привыкла к штанам и кафтанам, что юбка и корсаж, не говоря уже о манто, казались весьма непрактичной одеждой, особенно во время путешествия по морю.

Более изысканную мужскую одежду она тоже отвергала. Невысокий Жюстель был примерно одной комплекции с сефардкой, однако, кроме пары рубашек, она не приняла ничего из его гардероба, воспользовавшись одеждой команды, хотя Овидайя заметил, что вообще-то даме неприлично носить грубые ткани и шерсть.

– Да я ведь и не дама, а натурфилософ, – вот и все, что она ответила ему.

В конце концов, Овидайе было все равно, что носит Ханна, поскольку любил он в первую очередь то, что находилось у нее в голове. Нет, это было не совсем верно. Остальное он тоже находил очаровательным, даже ее бесшабашное поведение. Даже в том, как она наполняла лейку, было что-то изящное.

Марсильо протянул ей ступку с толченым чаячьим пометом, который Ханна быстро развела водой. Ученый невольно улыбнулся. Ханна – точнее, тот арабский ученый, которого она процитировала, – оказалась права. Как только они начали удобрять растения птичьим пометом, кофейные деревца буквально расцвели. Хотя еще несколько они все же потеряли, но десяток у них по-прежнему оставался. И они так выросли, что ботанический сад трещал под натиском их ветвей.

Овидайя наблюдал за тем, как Марсильо открыл стеклянную дверцу, Ханна поднялась на цыпочки и наклонилась вперед, чтобы полить растения. Он был погружен в созерцание процесса и не услышал, что сказал стоявший рядом с ним Жюстель.

Ученый обернулся к гугеноту:

– Простите, Пьер. Что вы сказали?

– Я сказал, что два часа назад мы прошли Кале. – Он указал подзорной трубой на церковную башню, возвышавшуюся на побережье по правую руку от них: – Соответственно, это должна быть церковь Дюнкерка.

Овидайя поглядел на гугенота.

– Значит, скоро будем в Генеральных штатах. Мы сделали это, Пьер. Одиссея окончена.

Жюстель только кивнул в ответ.

– Что вас тревожит?

– У меня дурное предчувствие, – ответил Жюстель. – Странно, что вы упомянули именно «Одиссею». Я действительно чувствую себя немного похожим на Одиссея с Итаки.

– Чем же?

– Невольно думаю о мешке ветров.

Конечно, Жюстель гораздо лучше знал классику, чем Овидайя, однако эту историю он, конечно же, знал. Когда Одиссей и его люди уже почти доплыли до своего родного острова, Итаки, капитан уснул. И тогда его команда открыла загадочный кожаный мешочек, который всегда так тщательно берег их капитан. Мешочек этот был даром Эола. Этот бог заключил в него все неблагоприятные для обратного пути ветры. Когда моряки открыли мешочек, выпущенные духи ветров загнали судно в незнакомые места, в которых долгие годы кружили Одиссей и его люди.

– Вы перечитали Гомера, – ответил Овидайя и ободряюще похлопал Жюстеля по плечу. – Это не греческая трагедия, и я обещаю вам, что не усну до тех пор, пока мы не станем на якорь в Эе.

Оставив гугенота одного, он спустился на нижнюю палубу. Там он достал трубку, набил ее небольшим количеством табака, купленного во время промежуточной остановки в Порто, и вынул из кармана огниво. Однако только-только он затянулся, как впередсмотрящий закричал:

– Корсары! Корсары с кормы!

На палубе и в такелаже засуетились люди. Овидайя увидел, как бросились к лестнице, ведущей на верхнюю палубу, Марсильо и Кордоверо, чтобы бросить взгляд на пиратский корабль – если только это был он. О Дюнкерке ходила дурная слава как о пиратском гнезде. Французы отправляли здесь на каперство флибустьеров, которым выдали каперское свидетельство. Те пытались остановить торговые суда, идущие через канал, – голландские, английские или португальские, в зависимости от политической ситуации.

Он тоже стал подниматься наверх. У релинга стоял Янсен, державший в руках подзорную трубу, и ругался. Овидайя видел суда корсаров даже невооруженным взглядом. Их было три: одно – огромный галеон с числом орудий более семидесяти, а кроме него два маленьких и юрких фрегата. Их задачей было перерезать путь добыче, если жертва не поднимет белый флаг, как бывало в большинстве случаев.