Охотясь на Аделин

Он берет у меня расческу и осторожно проводит ею по мокрым локонам, медленно распутывая копну на моей голове.

Ощущения приятные, но я слишком устала, чтобы насладиться ими.

Прошло еще две недели, и моя жизнь – это непрерывные качели. Оказалось, что один из тех ублюдков заразил меня хламидиозом, и это только укрепило чувство мерзости, укоренившееся во мне.

Я расплакалась, когда призналась Зейду в своем диагнозе, а потом расплакалась еще сильнее, когда он меня поддержал. Я вылечилась, но затянувшееся отвращение осталось, глубоко вонзив свои когти в мою кожу.

Он, наверное, использовал все слова на свете, чтобы уверить меня, что я нисколько не отвратительна или что он не стал смотреть на меня по-другому, но это не изменило моего отношения к себе.

Зейд прав. Счастье быстротечно, однако за последние недели он сделал все возможное, чтобы помочь мне удержать хоть какое-то подобие покоя.

Закончив с расческой, он кладет ее на кровать и собирает мои волосы в хвост. Я едва не закашлялась, когда он начал их заплетать.

– Где, черт возьми, ты этому научился? – спрашиваю я.

У меня возникает искушение повернуться, словно собака, гоняющаяся за своим хвостом, чтобы увидеть, как он это делает.

– Руби научила, – тихо отвечает он. – Несколько лет назад я спас одну девчушку, и поначалу она никому не позволяла прикасаться к себе, кроме меня. Ей нравились косички, и я научился их заплетать. И делал это чертовски хорошо.

Мои губы начинают дрожать, и я вынуждена закусить их, чтобы сдержать всхлип.

Сукин сын.

Как только я думаю, что не могу влюбиться в него еще больше, чем уже влюбилась, он начинает вытворять это дерьмо.

Нельзя отрицать, что однажды он станет отличным отцом, и, хотя эта мысль пугает меня, я не хочу, чтобы кому-то, кроме меня, выпала честь наблюдать, как это будет происходить.

– Понятно, – шепчу я.

– Дай-ка мне свое запястье, – просит он.

Я поднимаю руку, и он снимает резинку с моей руки и затягивает косичку.

– Спасибо, – бормочу я, вставая и поворачиваясь к нему лицом. Во мне идет странная внутренняя борьба: я хочу заползти к нему на колени, но мысль о том, чтобы сделать это, заставляет меня всю покрыться мурашками. – Куда ты хотел меня отвезти?

– Хочу показать тебе кое-что. И кое-кого. Я подумал, что, возможно, это… поможет тебе.

Мои брови подрагивают, но я киваю, крайне заинтересованная тем, что, по его мнению, может мне помочь. Насколько я понимаю, сама я пока не слишком преуспела. Безнадежная. Беспомощная. И всякие прочие синонимы.

В течение сорока пяти минут пути Зейд рассказывает мне о том, как его отстраняли от занятий в школе и он рисковал вообще не выпуститься. Все из-за типичной проделки старшеклассников – он взорвал в школе бомбу с блестками, и весь остаток года им пришлось провести в окружении розовых брызг.

Когда-нибудь я заставлю его показать мне его юношеские фотографии. Он говорит, что гетерохромия у него была всегда, и я представляю себе, как сильно это нравилось девочкам.

В конце концов мы подъезжаем к массивным воротам, за которыми стоят несколько вооруженных охранников. Они замечают машину Зейда и не раздумывая пропускают его.

Мы едем по длинной грунтовой дороге, которая ведет к маленькой деревушке. В ее центре – большое длинное здание, а вокруг него раскидано несколько домиков поменьше.

А еще огромная теплица, где и кипит основная деятельность. Люди снуют туда-сюда, в их руках корзины с овощами и фруктами. К одному из небольших зданий, хихикая и перешептываясь друг с другом, идет группа девушек. И все эти люди здесь, насколько я могу судить, либо дети, либо женщины.

– Где мы?

– Сюда привозят выживших, если у них нет безопасного места, куда они могут вернуться.

Перевожу взгляд на него, а затем быстро возвращаюсь к окружающей обстановке, рассматривая все в новом свете.

– Правда? Сколько их здесь?

– Сто тридцать два выживших, – отвечает он, и от того, что он знает точное число, у меня странно замирает сердце.

На такое дерьмо я не давала согласия.

– А на сколько мест расчитано это место?

Он небрежно пожимает плечами и паркуется у самого большого из зданий.

– На сколько мне потребуется. Я владею сотнями гектаров земли, так что, если мне понадобится построить еще одно общежитие, то я его построю.

Я пораженно моргаю.

– Ты действительно так чертовски богат, да?

– Конечно, но все идет на нужды моей организации.

С открытым от удивления ртом я осматриваю местность, поражаясь тому, насколько… мирной она кажется.

– Это единственное убежище?

– Нет, они разбросаны по всей стране. В конце концов «Зейд» проникнет и в другие страны, и тогда я начну строить укрытия и там, чтобы предоставлять выжившим безопасные пристанища.

– А как ты прячешь все это от Клэр?

– Я сделал все возможное, чтобы отследить мои активы было невозможно. Все оформлено на подставных лиц и никак не связано со мной. Кроме того, здесь невероятно много охраны, и это запрещенная для самолетов зона. Это самое безопасное место, где только может находиться человек, уж об этом я позаботился.