Охотничье братство

В письме, что я уже приводил («…нас волнует песня соловья или жаворонка, а не то, какой раскраски яйца в их гнездах и как сделаны эти гнезда»), чувствуется отголосок этого спора и легкий укол Виталию Бианки. Укол, с моей точки зрения, незаслуженный, ибо девизом бианковской школы было: «Совершенно точно и правдиво о природе, но в художественной форме». Высоко ценил Виталий Валентинович художественную форму произведения, эмоциональность и превыше всего поэтичность, а то, что он не любил часто встречающихся в литературе «неведомых птиц», — оправданно вообще и закономерно для человека, хорошо осведомленного в орнитологии.

Спор этот был не глубокий, не разъединял, не отталкивал друг от друга этих писателей. Близкими, сходными были их основные жизненные позиции: любовь к природе, к нашим северным местам, увлечение охотой, взгляды на литературу.

Удивляться приходится, как они одинаково решали один из самых трудных вопросов природоохранения — отношение человека к природе. Единодушно полагали, что запреты, строжайшие законы, специализированная наука — не решающие факторы в этом деле. Необходимо поднять сознание людей, всех без исключения. Надо, чтобы не боялся человек сломать ветку, а просто не мог это сделать, органически не мог — иначе против себя бы пошел.

И этому надо учить с детства. Прежде всего пробудить у ребенка любовь к природе. И лучшим учителем здесь должна быть художественная литература.

Так они оба думали и — вместе и порознь — боролись против «педагогической» нравоучительной назидательности, против господствовавшей одно время вульгарной социологии.

Виталий Бианки искал, собирал вокруг себя начинающих писателей. Учил их профессиональному мастерству от «А» до «Я», от построения вещи, сюжета до правильно расставленных знаков препинания. Любил говорить и писать о «тайнах» творчества.

Около Ивана Сергеевича, насколько мне известно, не группировались начинающие писатели, и сам он не любил говорить, тем более выступать в печати по вопросам литературного творчества. Ни записи мои, ни память не сохранили высказываний Ивана Сергеевича о технике писательского мастерства. Не любил он эту тему, будто стеснялся обнажать механику дела, которому служил благоговейно.

И все же небольшое, очень приблизительное представление я об этом имею. Сижу за столом и внимательно читаю, рассматриваю рукопись 1955 года — свой рассказ «Герой». Плохой рассказ, как теперь понимаю, и очень ценный потому, что он правлен самим Соколовым-Микитовым. Рассматриваю сделанные его рукой пометки, замечания. Я взволнован — кажется, что беседую с Иваном Сергеевичем, слышу его глуховатый, мерный, неповторимый — ни с кем не спутаешь — голос; вижу, ясно вижу его глаза, увеличенные очками, усталое и доброе лицо, жесты помощницы-трубки. Мне немного страшно, почему — не знаю.

Рукопись… Я не литературовед, мне труден ее анализ, к тому же она моя. Постараюсь понять, что не нравилось Ивану Сергеевичу. Не нравились длинные нескладные предложения — упрощал. Текст: «Даже представить себе жутко становится здесь, дома, на закрытом сеновале. Никуда не пойду!» После правки: «Даже представить жутко. Никуда не пойду!» Текст: «…стал заставлять себя думать о чем-нибудь приятном». После правки: «…стал думать о приятном».

Не нравились, как мне кажется, вычурные обороты речи. Текст: «„Тро-па-та, тро-па-та“ — звучно выстукивали копыта жеребчика, стелющегося в сумасшедшем галопе». После правки: «„Тро-па-та, тро-па-та“ — звучно выстукивали копыта жеребчика». Текст: «На склонах выдала себя брусника, зардевшись солнечными бочками». После правки: «На склонах зарделась солнечными бочками брусника». Текст: «Оно это верно, если кобыленка одна прибежала, то Героя не иначе как волки задрали». После правки: «Это верно, если кобыленка одна прибежала, Героя, должно быть, волки задрали». Текст: «…звездчатого неба». Исправлено: «…звездного неба». Текст: «Когда сердце заколотилось так, что, казалось, переселилось уже в горло, мальчик остановился». Вся фраза подчеркнута и на полях два жирных минуса. «На столе буйствовал самовар». Исправлено: «На столе кипел самовар». Таких поправок много.

Не нравятся Ивану Сергеевичу мои определения, характеристики прямой речи. Например, у меня такой текст: «…поддержал собеседницу бригадир, задумчиво скручивая папироску». После правки: «…сказал бригадир». Подчеркивает слова: «возмутилась тетя Даша», — «вставил бригадир», «выпалил Алеша», «загорелся Алеша», — и все переправляет на «сказал». Трудно, конечно, судить об этом, не имея перед глазами полного текста, но тенденция ясна.