Охотничьи тропы

Прошла минута, а может быть, двадцать… Охваченный страстью, я стоял неподвижно, боясь вспугнуть глухаря неосторожным движением.

И когда пальцы левой руки начали коченеть от холодного металла, песня зазвучала снова. Теперь глухарь пел громко и уверенно:

— Такэ-тэкэ-тэкэ! Кочивря… кочивря…

Я быстро и сильно прыгнул вперед, на мгновение приостановился, снова прыгнул. Гибкая ветка сорвала с головы шапку, я хотел ее быстро поднять, но глухарь умолк, и мне пришлось застыть в случайной, страшно неудобной позе. К счастью, птица скоро запела опять, и я, прыгая через валежник и кочки, бросился дальше.

И вот глухарь пел уже совсем близко, мне даже казалось, что я слышу, как он чертит по суку концами распущенных маховых перьев. Я долго всматривался в густую крону стройной сосны, пока не заметил, как среди веток на посветлевшем небе шевельнулось что-то большое, мохнатое, черное. Это был глухарь!

Выждав, когда птица начнет петь, я выстрелил. На один миг воцарилась тишина, потом глухарь, широко раскинув крылья, рухнул на землю. Вслед за ним на мокрый снег мягко упало несколько ссеченных дробью веточек, застучала по сучьям сухая шишка, и все опять замерло. Только черное перышко долго еще кружилось в воздухе.

Глухарь лежал на усеянной сосновыми иглами проталине, откинув назад большую голову. Когти могучей лапы судорожно впились в землю, в открытых глазах застыли отблески весенней зари.

Подняв добычу, я закинул ее за плечо, и, не знаю почему, мне стало грустно. Поодаль затоковал другой глухарь, но итти к нему уже не хотелось. Постояв под сосной, я медленно направился к месту нашей ночевки.

Егор Савельич возвратился после восхода солнца. Бросив на землю двух глухарей, он устало сел возле костра и, протягивая к огню озябшие пальцы, восхищенно проговорил:

— Давно я так не охотился!

Напившись чаю, мы двинулись к дому. И по мере того, как приближалась сторожка, старик все более горбился и мрачнел. Я понимал причину, и по опыту знал, что пытаться его сейчас развеселить — бесполезное дело.

Еще издали мы заметили, что тетка Домна копается на огороде. Увидев нас, она взялась за работу с подчеркнутым усердием.

— Чего ее вынесло в этакую рань? — пробормотал Савельич. — Дня разве мало? Видно, хочет показать, что ей приходится работать от темна и до темна, а муж только по лесу разгуливает…

Лесник перелез через изгородь и, подойдя к жене, положил на грядку добычу. Это, казалось, страшно оскорбило тетку Домну. Подцепив глухарей вилами, она молча швырнула их далеко в сторону и, не взглянув даже на оторопевшего мужа, ушла в избу, громко хлопнув дверью.

Егор Савельич постоял, почесал в затылке, потом поднял глухарей и тяжело вздохнул:

— Ничего!..

Прощаясь со мною, лесник, с опаской поглядывая на дверь, сказал:

— Приходи послезавтра…

Никандр Алексеев БЕЗ ПРОМАХА

С первым идущим вниз пароходом я отправился на охоту в село Бибеево, разбросанное на правом берегу Оби. Прямо к селению подступал высокий кедрач. В бору токовали глухари и косачи, а на левой стороне Оби — заливные луга, озера и болота, где весной останавливается много пролетной птицы.

Место было мне незнакомое. Но у меня было письмо к председателю колхоза товарищу Брагину, хорошему рыболову и страстному охотнику. Да и весь колхоз был рыболовецкий и охотничий. Посевная площадь была небольшая, леса и болота ограничивали посевы. Прямо с парохода услужливые и неравнодушные к охотникам мальчишки отвели меня на квартиру председателя. Он только что вернулся с рыбной ловли. На вид ему было лет тридцать. Гладко выбритый, мускулистый, он говорил медленно, грамотно и больше был похож на городского человека, чем на сельского жителя.

— Ну, как охота? — спросил я.

— Сейчас рыбу ловлю.

Заметив на полу около печи две пары белокрылых птиц, я снова спросил:

— А это?

— А это, — ответил он медленно, — попутно.

Оказывается, товарищ Брагин, уезжая на рыбную ловлю, брал с собой мелкокалиберную винтовку-тозовку, и если встречалась птица, стрелял, как он говорит, попутно.

Стрельба по плавающей птице маленькой пулькой — самая трудная стрельба. Охотники считают такую стрельбу невозможной, ссылаясь на обман зрения, на какую-то неверную игру света и на то, что птица сидит глубоко в воде и на воде только пух.

Я высказал это общее мнение охотников.

Он согласился только по части пуха:

— Это верно — птица сидит глубоко, для пули дело трудное.

— Ну, а как же вы стреляете?

— В головку надо целить, — сказал он медленно и скромно, как будто дело только в выборе точки прицеливания.

Я начал рассматривать птиц. Оказалось, все были биты в головку, возле глаза.

Вместо того, чтобы отметить меткость стрельбы моего нового знакомого, я похвалил только винтовку нашего отечественного завода.

— Да, хорошая, точная винтовочка, — отметил он.