Восемнадцатая
– Опачки. Еще один пенни в копилочку, – прошептала я Джунсу на ухо, похлопав его по плечу.
Мой тренер отскочил назад и, удивленно тявкнув, ударился головой о стену. Джунсу никогда не пугался. От неожиданности я попятилась в другую сторону. Он, поморщившись, потер затылок и оборвал звонок, даже не попрощавшись с собеседником. Сунул мобильник в передний карман.
В последнее время он вел себя странно: поздно приходил на занятия, убегал в коридор, чтобы ответить на личный звонок, терял концентрацию. Однажды я принесла свинку-копилку, которую нашла в долларовом магазинчике рядом с его офисом, и сказала, что он должен класть в нее пенни каждый раз, когда пропадает или ведет себя странно. Это был приятный способ заставить его собраться. Должна признать, копилка быстро наполнялась.
Когда он брал ее в последний раз, чтобы бросить еще один пенни, уже было видно, что она тяжелая. Монета упала с тихим звоном, коснувшись других. Пузо свинки было переполнено.
– Больше никогда так не делай! – Джунсу оскалил на меня свои заостренные зубы и потряс кулаком.
Должно быть, он увидел ужас на моем лице, потому что тотчас расслабился и сжал мое здоровое плечо.
– Прости. Это все стресс.
– Я могу чем-то помочь? – Я покосилась на него.
Джунсу хранил свою личную жизнь в секрете. Я знала, что он был счастливо женат, воспитывал троих детей, переехал сюда тридцать лет назад, а по выходным любил заниматься тай-чи[66]
в парке вместе с женой. Он вел блаженно спокойную жизнь, но я начала подозревать, что что-то нарушило статус-кво. Может, кто-то заболел? Один из его детей попал в неприятности?Но нет. Я знала, что все они были здоровы и прекрасно поживали. Единственный мало-мальски примечательный кризис приключился с Джунсу год назад, когда они с женой решили, что не могут позволить себе отправить своего старшего сына Квана в Колумбийский университет. Он поступил, но не получил стипендию. В итоге они сумели выкарабкаться и собрать средства. Я не спрашивала, как им это удалось. Не мое дело.
– Нет. – Он помотал головой. – Давай начинать тренировку.
Мы поравнялись и пошли к стрельбищу, а тишина между нами звенела будто насекомое, залетевшее мне в ухо.
– Лана приедет через две недели. – Я принялась покусывать кожу вокруг ногтя на большом пальце. Она была розовой, ободранной и своим видом рассказывала историю моей тревоги минувших дней.
Последние несколько недель были напряженными. Мы с Ланой Альдер боролись за расположение прессы, давали интервью, участвовали в фотосессиях и промокампаниях. Я ужасно устала. Я ненавидела находиться перед камерами. Меня выматывала эта сторона вопроса.
Я любила спорт, но ненавидела строить карьеру.
Джунсу повел плечом, сцепив руки за спиной. От отсутствия реакции с его стороны мне хотелось лезть на стену.
Я облизала губы.
– Мне стоит волноваться?
– Да, – ответил он. – Но и ей тоже. Вы обе очень хороши. Одна из вас должна оказаться не-много лучше. Скоро мы узнаем, кто именно.
Мне стоило знать, что нечего и ожидать полной, горячей поддержки, сдобренной заверениями, будто я непременно надеру ей зад, когда мы встретимся в финальном состязании в Бостоне, которое определит, кто из нас отправится на Олимпиаду. Это было не в стиле Джунсу. И все же его ответ ранил.
После тренировки я поехала обратно в квартиру, зная, что Найт и Луна, друзья Хантера – уже там.
«Орлы приземлились, – написал мне Хантер в сообщении. – Я слинял с работы пораньше и застукал, как они шпилятся на лестнице. Вообще жесть. х».
Они останутся на ближайшие два дня, и я боялась, что ужасно им не понравлюсь или, что еще хуже, они посчитают меня непримечательной, невидимой, какой считал весь остальной мир. Я боялась, что пузырь, в который мы с Хантером заключили себя, лопнет на наших глазах, как только моему соседу напомнят о том, что я всего лишь неуклюжая вздорная девчонка, которой поручили присматривать за ним, но которая в итоге забралась к нему в постель, как и все остальные.
Когда двери лифта, ведущего в наш частный пентхаус, со звоном отворились, сердце так сильно забилось в груди, что меня затошнило. С кухни раздавались смех и крики. Взгляд тут же метнулся к Хантеру и еще одному парню нашего возраста. Они стояли, прислонившись к кухонной стойке и попивая рутбир из причудливых на вид бутылок. Парень был высоким – выше Хантера – и примитивно красив до омерзения. Под его массивной рукой стояла загорелая девушка с афрокосичками, собранными в высокий хвост. Она была похожа на египетскую принцессу – очень эффектная, с раскосыми светлыми глазами и пухлыми губами. Ее взгляд метался между парнями, а на губах играла легкая, изумленная улыбка. На Хантере был костюм от Brunello Cucinelli[67]
из шерсти и кашемира, а на Найте – белая толстовка с капюшоном от Palm Angels[68] и кожаные высокие кеды Giuseppe Zanotti[69]. Они напялили на себя пятнадцать тысяч долларов.