Охотник

На отдых залегли в чистом поле, недалеко от деревни. А когда рассвело, оказалось, что деревня занята немцами. На единственной улице стояли машины и ходили солдаты.

Молодое пополнение, взволнованное первым переходом, сразу отрубилось. Разведчики с опытом стали наблюдать за деревней. Даже издалека можно было определить, где находится командир — в эту избу чаще всего ходили. Вот подъехал мотоцикл, из коляски выскочил солдат и забежал в избу.

Разведчики утвердились в своей догадке — во время войны штаб небольшого подразделения был одновременно жильём для офицеров. Учитывая, что деревня небольшая, всего десяток домов, офицер должен был ночевать там.

Оставался вопрос об охране. Если на ночь будет выставляться часовой, это осложнит захват. Подразделение явно тыловое.

Из подъехавшего огромного грузовика перегрузили ящики в грузовики поменьше, которые тут же уехали. В строевых частях в ящиках только патроны, но они тяжёлые, и вид довольно характерный. Только у советских ящиков ручки деревянные, а у немецких верёвочные.

Ближе к вечеру, в ранних сумерках они поели хлеба с салом. Хлеб был армейский, а вот где старшина взял сало — большая тайна. Сало в разведподразделения не поставлялось, но в рейдах было едой незаменимой. Оно было сытным и долго не портилось. Алексей, как и другие разведчики, подозревал, что старшина выменивал сало на водку, положенную по табелю снабжения. На каждого бойца во фронтовых условиях полагалось по сто грамм в сутки. Ушло в немецкий тыл десять человек, а вернулось трое — вот уже семьсот грамм в сутки излишков. А если рейд длился долго? Водка всегда была жидкой валютой, за которую можно было выменять всё. Вороватые интенданты на ней наживались, порядочные — приносили пользу своим подразделениям.

Решено было брать офицера в избе. Но сколько ни смотрел Алексей в бинокль, пока было ещё видно и не опустилась темнота, часового он не увидел.

Определились, кто за что отвечает. Пополнение — около дома на страховке, в избу входят «старики» — офицера вырубить по-тихому, «спеленать» и нести.

Они подползли к деревне. Немцы после одиннадцати вечера угомонились, спать легли — всё по Уставу. Отбой, значит — отбой.

Залегли у забора, выжидая, не появится ли часовой, не проявит ли себя. По знаку сержанта поднялись и подошли к крыльцу. Ни одна ступенька на лестнице не скрипнула, когда поднимались. Мысленно Алексей поблагодарил хозяина: молодец, мужик, добротно сделал.

Отворив дверь, они проникли в избу. Расположение комнат было обычное: просторные сени, из которых дверь вела в жилые комнаты. Вот только комнат может быть две или три, и в какой из них немец — неизвестно.

Разведчики зашли в первую комнату — там было тепло. В первой комнате всегда печь стояла, чтобы поленья через другие комнаты не носить.

Глаза привыкли к темноте. Стол в комнате, лавки. Затаив дыхание и неслышно ступая, они стали продвигаться к другой комнате. Как во всех деревнях, двери не было, её заменяла занавеска. Махонин сдвинул её в сторону, всмотрелся, кивнул головой. Ага, значит, немец там спит.

Сержант махнул рукой. Отясов и Алексей ворвались в комнату. Алексей толкнул офицера и приставил к его шее нож.

Немец открыл глаза, дёрнулся, но понял, что ситуация не та, чтобы проявлять геройство, и обмяк.

— Вот и ладненько, — удовлетворённо произнёс вполголоса Алексей, — даже бить не пришлось.

Сержант подошёл к стулу, на котором висела форма и ремень с кобурой. Вытащив из кобуры пистолет, он сунул его к себе в карман и бросил брюки-галифе немцу. Потом зажёг фонарик, направил луч света на китель и сплюнул с досады.

— Сержант, ты чего?

— На погоны посмотри.

На узких зелёных погонах с лимонно-жёлтым кантом красовались две буквы «FP» и два ромбика.

— Полевая почта. Тыловая крыса, а не офицер.

Услышав слово «офицер», немец мотнул головой:

— Найн! Обер-инспектор.

— Во, видишь? Прирезать его, что ли?

— Ты что, сержант? Он же номера всех частей знает! Сменились ли части — какие, куда, когда!

— Верно, пусть живёт, — сержант бросил немцу китель. — Одевайся.

Когда немец оделся и обулся, ему дали шинель и утеплённую пилотку с отворотами. Потом сунули в рот приготовленный заранее кляп, связали руки спереди верёвкой. Если связать их сзади, немец быстро идти не сможет.

До передовой предполагалось идти пешком, потом ползти.

Выходя, сержант прихватил офицерскую сумку, а в первой комнате сгрёб со стола какие-то документы и сунул их в сумку:

— В штабе переводчики разберутся.

Вышли на крыльцо и направились вдоль забора за деревню. Немец шёл послушно — за жизнь свою боялся. Да и то сказать — тыловик. Русских, небось, видел только пленных или в документальной хронике. А тут — ночь и нож у горла. Но не обделался с испугу, как иногда бывало.