Охотник и Красная Шапочка

На Манфреда было жалко смотреть — его пухлые щёки разом обвисли, он будто весь уменьшился в размерах.

— Я не верю, что ты трус! Ты же бросился наперерез волку.

— Это был необдуманный поступок, — вяло пробормотал Манред.

— Но от чистой души!.. Я в тебя верю, Манфред. Мы столько всего сделали вместе!

— Да, — вздохнул Манфред, — но вынуждены будем начинать всё с самого начала. А мы хотели покорить и столицу…

— Мы её ни за что не покорим, если я буду лежать в лесу с разодранной глоткой. А тебя съест совесть.

Манфред вздохнул и взял в руки Библию, полистал, прочитал вполголоса пару молитв и прошёлся по комнате.

— Эх, Аманда! Вот ты точно одержима, говорю тебе! Ты из любого верёвки совьёшь!..

Манфред решительно прибрал к рукам распятие и засунул в карман фляжку с освящённой водой. Толстяк важно надул щёки и поправил ярко-синий шейный платок.

— Отправляемся. Возможно, мы ничего не добьёмся… Но зато я войду в историю, как самый модно одетый экзорцист!

Глава 59. Охотник

Когда отпала необходимость заталкивать волчье нутро как можно глубже, я понял, что волчара был не таким уже плохим соседом. То есть с ним можно было договориться и вполне себе мирно сосуществовать. Он глухо заворчал и втянул носом воздух. Он или я? Или мы вместе?

Надо было догадаться раньше. Не носиться со своей тайной как с писаной торбой, а сосредоточиться на том, что творилось вокруг. Может быть, тогда тварь не сожрала бы столь многих? Разгадка всё время была под носом. И даже, блядь, ходила. Ходила в обличье плотника Германа, шныряла по лесу, возя на телеге поваленные деревья. Подбираю годное деревце для красивых досочек, уверял он. И мне даже в голову бы не пришло заподозрить его в злодействе. А оказывается, всё это время он спокойно шастал по лесу, к Сучьей впадине, напитывался оттуда гнильём, злом или что там ещё выплёвывает из себя эта гнилостная расщелина.

Тупая ты скотина, Рикардо. Ведь видел же издалека то гиблое место и странное кривое дерево, растущее почти у самой расщелины, но и в голову не пришло принюхаться как следует. Конечно, я же так ненавидел волчару внутри себя, что предпочёл тыкаться наугад, как слепой котёнок. Просто те черепа натолкнули меня на кое-какую мысль, да и разговор святоши — тоже. Стоило лишь немного побродить по лесу, зайдя глубже, чем обычно, и принюхаться, как сразу почувствовал сладковатый душок гнили, едва заметный. В десятки тысяч раз слабее, чем тот запах, что висел густым киселём в воздухе на месте убийств. Но всё же этот душок вился едва заметной струйкой и вывел меня к той впадине тогда. К нему примешивался чей-то запах, знакомый, но сразу понять не получилось. И я бы выяснил всё это сам, если бы не наткнулся тогда на пришлого нового охотника, приглашённого в наши края предприимчивой Амандой. Эх, ладно, что ни делается, всё к лучшему. Как гора с плеч свалилась… И дышать стало намного легче.

Сейчас я шёл туда же, чувствую, что не ошибаюсь в своих предположениях. Срубить поганое дерево — и дело с концом. Оно росло, по всей видимости, над безымянной могилой тех несчастных, сожранных жителями Вольфаха. Корни дерева впитали всю боль, страх и ненависть невинноубиенных, павших жертвой голода… Или было что-то ещё, заставившее Германа свихнуться и начать мстить за своих родных? Ведь ходил же он спокойно по Вольфаху до того момента?.. Для начала нужно разобраться с деревом. Срубить его под корень, а потом задать трёпку плотнику, вытворяющему подобное. Может, сам дьявол нашёптывал ему в ухо и даже подсобил с диковинной силой, дав возможность становиться кем-то иным?..

А вот и то самое место. Трава здесь хилая и пожухлая даже в самое полноводное лето. Вокруг впадины далеко вокруг нет деревьев, только низкие кустарники. А на самом краю расщелины растёт оно. Вспоминаю, что сказала Аманда насчёт половицы в бабкином доме. А ведь плотник у многих дома бывал, подправлял что-то, обтёсывал и заменял расшатавшиеся части. Ох, чувствую, Вольфах нуждается в грандиозной зачистке. А сейчас примемся-ка за дело!

Я подошёл к дереву и размахнулся топором, всадив его в ствол дерева. Оно жалобно затрещало. Кора полетела во все стороны. Неплохо для начала. Ещё раз! Лезвие топора, прорубив первые несколько слоёв, вонзилось в сердцевину так, словно вошло в плотную сочную мякоть. С лёгким причмокиванием лезвие выскользнуло. Я размахнулся и всадил его ещё раз. Дерево будто застонало. Ветви начали хлопать по лицу. Я поднатужился и упёрся в него плечом раскачивая. Треск, вой, но оно всё ещё стоит на месте. И странное дело, разрубленные места начинают затягиваться, словно я и не махал топором. Та-а-ак. Что-то тут нечисто.